Я ползу сквозь (ЛП)

С тех пор, как Кеннет нас покинул, его мне не хватает тоже. Мне не хватает Кеннета, потому что здесь не должно было быть обратных рейсов. Если ты попал сюда, ты остаешься. Таков закон. Кеннет нарушил его и ушел. Этим он напомнил мне, зачем я написала двенадцать скрэтч-даб-трэп-хип-хоп-опер. Чтобы нарушать правила.

Вспомнив, я перестала писать. Время перестало идти. Все сосредоточилось на отбытии обратного рейса.

А сегодня я слышу песню. В ней звучат вертолеты. Это может значить только одно – прибытие.

========== Станци — утро вторника — миллион планов побега ==========

– Вчера нам звонил директор! – звучит в мой последний день вместо будильника.

Это мама, и она говорит слишком быстро. Сейчас 5:34 утра, и мама с пяти смотрит утренние новости.

– Она сказала, что ты прогуляла уроки. Она сказала, что у тебя проблемы. Возможно, это ты посылала предупреждения о бомбе, – говорит мама.

Я сажусь и тру глаза. Еще слишком рано и толком не рассвело. Мама стоит в дверном проеме и собирается включить свет.

– Не включай свет, пожалуйста, – прошу я, но мама все равно включает.

– Правда что ли?

– Нет, конечно, – отвечаю я. – Но думаю, что знаю, кто посылает предупреждения. Хотя мое расследование еще не закончено.

– Я хотела спросить, правда ли ты прогуляла.

– А.

– Так правда?

– Да.

– И куда ты ходила?

– Мы с Чайной навещали ее парня.

Мама неожиданно радуется:

– Так у нее есть парень? Как мило. Рада за нее.

– Можешь уйти?

– Как ты думаешь, кто присылает предупреждения?

– Не буду говорить, пока не знаю точно.

– Где живет парень Чайны?

– В Филадельфии, – вру я.

– Вы пили спиртное?

– Нет.

– Курили марихуану?

– Нет, конечно.

– У него было дома оружие?

– Не спрашивала. Я к нему домой-то не ходила, сидела в каком-то ресторане.

Мама минуту думает:

– Так ты отпустила ее одну к парню домой?

– Да, она меня заставила.

– Честное слово, и она, и эта твоя вторая подруга кончат в психушке.

– Она нормальнее, чем ты думаешь, – говорю я и думаю: «Она нормальнее, чем ты».

– Вчера вечером была массовая стрельба в кинотеатре во Флориде, – сообщает мама.

– Как мило.

– Что ты ела в этом филадельфийском ресторане?

– Смузи из сока кале и киви. Было вкусно.

Мама морщится и наконец-то выходит из моего дверного проема и возвращается к телевизору. Органическая еда – это страшно.

Я накрываю голову одеялом, чтобы свет не бил в глаза, и понимаю, что сегодня, возможно, вижу маму в последний раз. «Обратных рейсов нет». Я ожидала, что почувствую какую-то боль, как будто нас с мамой связывает резиновая пуповина, но чувствую только жалость. По нашим семейным альбомам видно, как она сдает. Сначала у нее вытянулось лицо. Потом потухли глаза. Потом родители начали свои мрачные гастроли. Был составлен список. Появились крекеры с арахисовым маслом и желе и скатерти для пикника. Потом они стали составлять планы на случай чего угодно. Пожара, захватчиков, взрыва, утечки газа, провала в асфальте. Моя жизнь – это миллион планов побега. Сегодня будет просто: я готовилась к этому моменту всю жизнь.

Потом я наконец встаю, достаю из рюкзака гранитную Е и кладу на стол. Потом я собираю вещи (никаких учебников, только одежду и все, что я хочу взять в путешествие) и принимаю душ.

Когда я возвращаюсь из ванной, я подслушиваю разговор на кухне.

– Может, стоит снова позвать психолога? – спрашивает папа.

– Он много раз говорил, что все еще всплывет, соглашается мама.

– Когда она уже снимет свой чертов халат? – вздыхает папа.

– Кажется, ей становится хуже, – замечает мама. – Она соврала мне. Раньше она никогда не врала.

– Думаю, – решает папа, – можно записаться на завтра. Когда она была маленькой, нас всегда принимали сразу. – Мама вздыхает. – Боже, мама, она жива, это уже чудо. Наше дело – ей помочь.

– Я не могу. Не хочу даже думать об этом.

– Я тоже не хочу, – соглашается папа. – Но никак иначе ей не помочь.

– Чур ты ее везешь.

– Постараюсь записаться поскорее, – обещает папа.

– Ей правда нужна помощь.

– Он поговорит с ней. Он нас помнит. Он ей поможет.

– Мне кажется, эпопея с бомбами – ее рук дело, – говорит мама. – Думаю, больше некому.

На этих словах я закрываю дверь – громко, так, чтобы они слышали. Насчет бомб мама ошиблась. Все мы – бомбы.

Звенит звонок. Это должна быть Чайна, потому что мы договорились вместе пойти в школу. Я даже близко не готова. Не готова к школе. Не готова сказать Чайне, что я туда не пойду. Не готова сказать, что сегодня сбегаю с Густавом. Я прошу маму впустить подругу, одеваюсь и распускаю волосы, чтобы они высохли. Когда они сохнут сами, они завиваются.

Пока я собираюсь, Чайна рассматривает новенькую букву. Она не задает вопросов.

Я с трудом взваливаю рюкзак на плечо.

– Чего у тебя там? – удивляется Чайна.

Я отвечаю, что учебники, хотя она знает, что вчера я оставила все учебники в шкафчике. Я лезу в карман халата и достаю листок со стихотворением:

– Кстати, я дописала. Ну, к английскому.

Чайна читает про себя.

Стереть. Стереть. Стереть

Есть одна дырочка. Если воткнуть в нее кончик разогнутой скрепки,

Мир перегрузится.

Мир станет печенью: три грозных доли сплелись вокруг сердца.