Я выглядываю изнутри телевизора, но даже мне было видно, что врач им не верит. А если у нее есть хотя бы половина обонятельной системы, она учуяла запах джина в двух дверях отсюда.
Входит другой врач и просит Чайну, Шейна и Лансдейл выйти. Он садится на мою кровать и произносит:
– _____, ты абсолютно здоровая девушка с огромным будущим. Насколько я понимаю, когда тебе было восемь, ты пережила травмирующий опыт, и я хотел бы с тобой его обсудить.
Я все еще выглядываю из телевизора. Забавный он, этот врач. Он напоминает Сидни, психиатра из «M*A*S*H». А я Ястребиный Глаз Пирс. Мы снимаем последний эпизод сериала, и я знаю его наизусть. Мы спорим о том, что случилось на заднем сиденье автобуса. Я говорю, что сидевшая сзади женщина задушила цыпленка, а он знает, что я лгу. Что она задушила собственного ребенка.
Он знает, что я сломана. Что я никогда не буду прежней. Он знает, что я состою из двух половинок, и ему для этого не нужны ни проверка ДНК, ни тетрагаметные химеры, ни биология.
А мне нужен только мой медицинский халат. У меня их еще два. Лежат в шкафу в спальне.
========== Чайна Ноулз — вечер субботы — Дом букв ==========
Меня зовут Чайна, и на моих ногах отныне расхаживаю я сама, а не части моего тела. Мы с Лансдейл и Шейном отправляемся поговорить с опасным мужчиной из куста. В кусте его нет, и мы идем к нему домой и звоним в звонок. Он открывает дверь в шортах и старой футболке и обрезанными рукавами и без плаща. Он приглашает нас войти, но мы стоим на пороге и смотрим, что происходит внутри.
Там сидит только что вышедшая из душа Патрисия и пальцами распутывает колтуны в волосах. Она голая, но ей идет. Перед ней стоит лампа и освещает ее горячим светом, а перед мужчиной из куста стоит глыба гипса, уже частично обтесанная в форме ее силуэта. Пол засыпан белой пылью
– Простите, – произносит мужчина из куста, – не могу оторваться от работы.
Он не закрывает дверь, мы стоим на пороге и смотрим, как он длинными, нежными движениями обтесывает гипс.
– Если все-таки зайдете, пожалуйста, не шумите, – просит он. – Наверху спит моя мама.
Мы не можем зайти. Его дом слишком набит буквами ручной работы. Каждая тарелка на кухне – буква. Каждая вилка – буква. Каждый стакан. Каждый сантиметр стены. Каждая трещинка на потолке, каждое пятно на ковре. Каждый предмет мебели – тоже буква. Патрисия сидит на перевернутой Г, а сам мужчина – на М. Дверь – высоченная Т. Не можем же мы войти в Т.
– Мой дом забит ответами, – замечает мужчина из куста. Тут мы осознаем, что не знаем вопросов.
Меня зовут Чайна, я девочка с кучей вопросов, но без ответом.
– Что не так с его домом? – спрашивает Шейн.
– Опасный мужчина из куста обожает буквы, – объясню я. – Это его фишка.
– А.
– Понятнее не стало, да? – спрашивает Лансдейл.
– Ага.
– Со временем поймешь, – обещает Лансдейл. – У нас очень странный город.
– Совершенно обычный город, – откликаюсь я.
– Что будете делать насчет вашей подруги? – спрашивает Шейн.
– Станци вернется, – отвечаю я. – Думаю, ей просто нужен психотерапевт.
– Халат ей нужен, – возражает Лансдейл. – Ей нужен ее медицинский халат.
– Ага, – соглашаюсь я. – Давайте ей его принесем?
Мы идем домой к Густаву, и я спрашиваю, пойдет ли он с нами и захватит ли с собой «Амадея». Теперь мы банда из четырех подростков. Мы идем по улице, как будто она принадлежит нам, потому что так и есть. Это наша улица. Мы родились. И останемся тут или уедем в зависимости от того, как с нами будут обращаться.
========== Станци — утро воскресенья — история психических заболеваний ==========
Вчера вечером меня запихнули в огромный пончик под названием КТ-сканер и еще что-то там исследовали. Я слышала, как они говорили между собой. Мастер ЭКГ был единственным, кто проявил вежливость и разговаривал непосредственно со мной. Парни на рентгене груди обсуждали концерт, на который хотели бы сходить, как будто я была просто кошкой на столе для препарации. Или лягушкой. По крайней мере, медсестра, ставившая мне катетер, вела себя мило.
Потом меня официально госпитализировали. Меня одели в бумажную одежду и назвали это «добровольной госпитализацией. Как будто я могу проявить добрую волю хоть в чем-то. Я бумажная кукла, которая писает в пластиковый пакет. Я история психических заболеваний под капельницей, которая питает меня соляным раствором. Морской водой. Слезами. Они не знают, что заполняют меня топливом для вертолета.
Густав, Чайна, Лансдейл и Шейн прячутся под моей кроватью. Пришла медсестра проверить капельницу и первый врач за день – психиатр, похожий на Сидни из «M*A*S*H». Он говорит, что скоро приедут мои родители, а потом меня переведут в отдельную палату.
– Можешь попросить друзей уйти?
Я внутри телевизора. Я ни о чем не могу попросить друзей. Я могу только пускать слюни.
– Классный халат. Вливаешься в обстановку? – спрашивает он.