Я ползу сквозь (ЛП)

В общем, Станци – хорошее имя, но не мое. Констанция Моцарт была очень храброй женщиной, храбрее меня. Если вы женщина, то она была более храброй женщиной, чем вы. Или более храбрым мужчиной.

А слабо отправиться в 1779 год и быть там семнадцатилетним? Вы будете мечтать о выключателях и унитазах. Будете готовы убить ради термостата. Холодильника. Телефона. Вы будете молиться, чтобы хотя бы половина ваших детей выжила, а когда хотя бы один из них переживет младенчество, вы явно будете не только вгонять его в рамки стандартными тестами и сажать перед телевизором.

Мы усеяны точечками грибов и полосками бактерий. Мы так испорчены, что нам самое место в дурдоме.

Даже такие отборные кадры, как Густав и мы с Чайной. Даже Лансдейл, у которой талант заходить в логово мужчины из-за куста, выносить оттуда букву и ничем не расплачиваться. Мы самое лучшее, что можно предложить. Умные. Живучие. Сосредоточенные. Прилежные.

Однако Густав однажды неделю ходил в снегоступах, чтобы не провалиться под землю. Однако Чайна проглотила себя. Однако Лансдейл много врет и у нее отрастают волосы. А я – это два человека в одном теле. Все мы обречены.

========== Станци — среда — нам очень повезло ==========

Теперь продвинутый курс физики будут вести под черным орехом. На улице весна, тепло, все в футболках и приподнятом настроении.

– По крайней мере, – замечает Густав, – так мы хоть что-то успеем. Хоть какая-то передышка от вечной муштры. Наружу – внутрь, наружу – внутрь, и собаки все время обнюхивают.

Продвинутые биологи садятся кружком у ближайшего куста падуба и обсуждают цвет глаз и волос своих предков. С утра я не успела спросить маму с папой, чем болела наша семья, но они бы наверняка все равно мне соврали.

Мистер Биолог спрашивает, какая внешность типична для моей семьи.

– Карие глаза и темно-каштановые волосы, – отвечаю я.

Он кивает и спрашивает следующего. Я не слушаю, а вместо этого наблюдаю, как в глубине куста прочищает горло птица. Мы ее окружили. Она в ловушке. Возможно, она просит о помощи. Вопит от страха. Или поет о весне: «Прощай, снег и холод, голод, прощай!»

Я бросаю взгляд в сторону черного ореха. Густав снова разговаривает с Лансдейл Круз. Ее волосы выросли ниже колен, и она обращается с ними, как с волшебным медальоном. Один взмах – и все очарованы. Все до единого попадают под заклятие.

У Лансдейл есть определенная репутация. Когда она рассказывает о сексе, мы помним, что она никогда им не занималась. Если она берет у мужчины из-за куста буквы, мы знаем, что она что-то наврала ему, чтобы их заполучить. Она сродни Пиноккио, только у нее растет не нос, а волосы. Она персонаж склеившейся сказки про Пиноккипунцель. Думаю, ее можно назвать красивой, если допустить, что красивые люди могут столько врать.

Я замечаю, что Густаву неловко с ней разговаривать. Он смотрит сквозь нее. На меня. Я вижу его мозг насквозь – там схема вертолета.

Однажды я спросила, куда он на нем полетит. Он ответил, что не может пока рассказать, но я по глазам увидела, что цель у него есть. Я смотрю, как он пытается разговаривать с Лансдейл, и гадаю, представляет ли он цель каждый день, когда строит. А вдруг это так далеко, что я никогда больше его не увижу?

Когда продвинутая биология под кустом заканчивается, ко мне подходит директор и просит зайти с ней в здание школы. Там она заводит меня в свой тесный, обитый деревянными панелями кабинет, усаживает на стул с синей обивкой и просит подождать, пока придет кое-кто еще. Я размышляю, кто это может быть: родители, психолог, мистер Биолог, Густав, Чайна, Лансдейл? Может быть, ей рассказали про мужчину из-за куста и она хочет взять у меня показания против него, хотя он никогда не делал мне ничего плохого. Потом я решаю, что слишком пессимистично настроена, и вообще, весна на дворе, может, мне, скажем, стипендию дали. Я подавала документы на две.

Директор возвращается с суперинтендантом. Я улыбаюсь обоим, они закрывают дверь и садятся.

– Ты знаешь, кто посылает предупреждения о бомбежке? – спрашивают она.

– И да, и нет, – отвечаю я.

– Не выделывайся, – просят они.

– Я и не выделываюсь. Просто не хочу делать предположения.

– Ты же на прошлой неделе препарировала лягушку? – спрашивает директор.

– Да, как и многие, – отвечаю я.

Суперинтендант открывает коробочку: в ней штук пять высушенных лягушачьих печенок. А еще там гайка, нераспакованный презерватив, маленькая бутылочка красного пищевого красителя, длиннющая прядь лживых волос Лансдейл и клапан от саксофона. Не знаю, что тут скажешь, поэтому произношу:

– Интересное тут сочетание.

Суперинтендант берет в руки лягушачью печень:

– Ты знаешь, что это? – спрашивает она.

– А вы знали, что печень – единственный орган, который может восстанавливаться? Разве это не чудо? – спрашиваю я вместо ответа.

Директор хмурится:

– Это твоя лягушачья печень?

– Насколько мне известно, я не храню никакую печень.

Мы переглядываемся. Суперинтендант явно устала. У нее черные круги под глазами. Интересно, она хоть раз спала с тех пор, как начались предупреждения?

– Ты уверена, что не знаешь? – спрашивает она.