Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

– Мне кажется, – говорю Райкину, – у Вас в этой роли ощущение сходное, именно так Вы играете этот глубоко трагедийный гротеск. В тот момент, когда на синьора Тодеро нисходит благодать в виде поцелуя молодой женщины и кошмарный персонаж оказывается полностью усмирен, его настигает смерть.

– Ну вот, и Вы тоже поняли неправильно, – не соглашается со мной Райкин. Это же все Роберт придумал, а я просто очень послушный артист. Да, эту пьеску я подсунул Стуруа, но подсунул, отлично зная, что он все равно придумает свое. Он же не может иначе, он слишком духовно богатый человек, чтобы, в общем – то, довольно простенькую пьесу такой простенькой и оставить. Этот спектакль – песня Стуруа на слова Гольдони. Слова – то он, конечно, не изменил, но песню создал, тем не менее, свою. Он все сам придумал, даже фривольности. А многие, как и Вы, считают, что это я их автор, что это мое. Абсолютное заблуждение. Я просто был внимателен и послушно шел за режиссером. Знаете, Стуруа, репетируя с артистами, всегда показывает, как нужно играть, и показывает замечательно, смешно, обаятельно. Так было и тогда, когда он ставил у нас «Гамлета». На репетициях «Синьора Тодеро» я ему сказал: «Слушай, я думал, что ты все уже в «Гамлете» показал, а у тебя такие новые краски…» А он: «Я за это время очень вырос как артист»…

А потом такое смещение жанра! Вообще шутить с жанром смертельно опасно. У нас была неудачная попытка сделать драматическую историю из «Трактирщицы» того же Гольдони. Не получается это с хорошими пьесами. Шутить внутри жанра можно, но из комедии пытаться сделать драму, а тем более трагедию – вещь почти безнадежная. Особенно когда имеешь дело с хорошим драматургом, а Гольдони не просто хороший, он великий драматург, и даже написанная левой ногой комедия (он написал ее ради пары сцен, которые его увлекали, а дальше уже так, дежурно дописывал) хороша. А вот Роберт взял и мощно вывернул этот жанр в другой. Подобное под силу только режиссеру гигантского мастерства и таланта.

– А Вы, значит, такой вот послушный актер ?

– Абсолютно послушный. Я у любого режиссера, у которого работаю, послушный.

– Есть ли режиссер, у которого – и только у него – Вы хотели бы играть?

– Нет, только у одного, даже гениального, я бы играть не хотел. Есть несколько режиссеров, с которыми я хотел бы работать, их не так уж мало.

– Вы сами актер и режиссер. Эти две ипостаси в Вас не борются никогда?

– Никогда не борются.

– Мирно сосуществуют?

– Просто эти функции нужно уметь разделять. Когда я играю в спектакле, я артист, и смотреть на меня со стороны должен режиссер. Естественно, артист не должен на сцене балдеть и не понимать, как и что он играет. Самоконтроль, конечно же, и у меня существует, но не больше, чем у любого другого артиста. Однако бывают ситуации, когда режиссер, поставивший спектакль, не следит за ним, и мне, к сожалению, приходится немного отстраняться и пытаться понять, все ли идет хорошо? И даже какие – то робкие замечания делать артистам в спектакле, где сам играю. Это неправильное положение, оно случается из – за того, что режиссер может долго не посещать свои спектакли и не видеть, что происходит. Скажем, Роберт Стуруа приезжает редко, и хотя все, что он делает, чрезвычайно крепко, но время спектакль изменяет. Я за своими спектаклями слежу, за другими, если в них не участвую, тоже слежу.

– Для Вас существуют такие понятия, как «актерский театр», «режиссерский театр»?

– Понятия «актерский театр» нет. Просто режиссер в театре выявляется через актера . Я люблю режиссеров, которые через актера находят решение, я люблю пьесы, в которых актер должен быть главным средством воздействия. Мне вообще интересен театр, где артист главное и почти единственное средство выразительности. Все, что делает на сцене актер , это режиссер сделал.

У меня были артисты, которые говорили: «А когда я сам – то сыграю?» Я их попросту выгонял к черту из театра. Вообще актер, который выдвигает «тему», противопоставляет свое видение роли и пьесы режиссерскому, – это абсолютное старье, это абсолютно позавчерашний день. Сегодня тот актер лучше, кто точнее выполнит желание режиссера , кто точнее сделает это желание своим. А для этого нужно быть личностью, очень богатую душу нужно иметь, потому что драматург иногда задает чрезвычайно сложные и глубокие задачи (если имеешь дело с хорошим драматургом), а если это еще помножить на замечательного режиссера , который эти задачи еще более усложняет… И вот тогда у зрителя возникает ощущение, что именно ты, актер , это сам придумал. А я ничего не придумал, я придумал только то, что и зрачком не поведу, если меня не просит это сделать режиссер .

– Многие люди, Вас знающие, отмечают одну Вашу особенность: способность восхищаться талантом другого человека. Знаю, что Вы ходите на многие спектакли коллег по цеху, сама неоднократно видела Вас на премьерах. Вы потому так часто приглашаете сторонних режиссеров, чтобы они ставили спектакли и приумножали славу Вашего театра? Восхищаетесь талантом или просчитываете ситуацию?