Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

– Если в театре «Сатирикон» поставит замечательный спектакль Валерий Фокин или Елена Невежина, получается, это я молодец, это мой театр молодец. Чем лучше будет моему театру, тем лучше будет мне. Я просто театр люблю больше, чем себя. Мне очень интересны и Володя Агеев, и Паша Сафонов. Я ведь по натуре ученик. Хорошо, когда рядом с тобой играет замечательный артист. Горько, когда говорят: он играет лучше, чем ты. Я знаю такие ситуации, они были в моей актерской жизни. Вот и ситуация, о которой вы говорите, сложная, однако я на это иду, если это внутри моего театра. Я ученик, и я потом буду играть лучше, ставить лучше, потому что у этого режиссера или артиста возьму что–то из его умений, конечно, не имеется в виду, что буквально что–то сворую из красок. Режиссеры меня учат. Знаете, у меня слоистый характер. Да, я не уверен в себе, но под этим есть какая–то глубинная, животная уверенность. Мне никогда не было страшно приглашать ни Стуруа, ни Фокина, ни Фоменко. Я знаю, что способен научиться у них многому и быть сравнимым с ними.

– Какую из ролей очень хотели бы сыграть, но не можете в силу неких объективных причин?

– У меня такого нет. Что хочу, то и играю. Я не мечтатель к а кой – т о.

– Вы не мечтатель, но достаточно конфликтный художественный руководитель. У Вас из театра ушло не так уж мало актеров.

– Нет, просто я настырный, и от меня многие устают. Потом время покажет, кто был прав. Я не думаю, что они не попросятся обратно. Пока что просились почти все, кто уходил.

– А когда просятся обратно, берете?

– Не – а.

– Может, тогда и проситься не стоит?

– Каждый думает, что я сделаю для него исключение.

– Что Вам дает власть над собственным театром?

– Возможность и мне, и театру работать. Без власти невозможно. Но я же не командир по природе своей. Мне это не нужно. Мне это нужно для того, чтобы делать спектакли, чтобы играть спектакли, чтобы театр был таким, каким я его задумал.

– Вы себя заставляете властвовать или получается легко и просто?

– Легко это ни в коем случае не получается. Даже если я буду заниматься только, скажем, актерством , это уже трудное дело, если, конечно, к этому делу подходить так, как я подхожу – добросовестно. Я считаю себя очень добросовестным человеком во всех театральных делах, которыми занимаюсь: худручество, режиссура, актерство.

– Константин Аркадьевич, Вы обладатель кучи всяких премий – Государственная премия, «Золотая маска» и много прочих? Что они для Вас значат? Удовлетворение амбиций, еще одну победу в борьбе с врагами, возможность чувствовать себя «на коне»?

– Ну знаете ли, все – таки мои амбиции по – другому удовлетворяются. Не могу сказать, что Госпремия как – то влияет на мою самооценку, и нельзя сказать, что я отношу к каким – то для себя серьезным художественным итогам получение «Золотой маски». Эта премия, кстати, еще более субъективная, еще более подверженная внутренней драматургии. Это премия, которая очень любит элитарный театр, а я в него плохо вписываюсь. А что касается Госпремии, то она всего лишь грубая оценка твоей грубой значимости в культурной жизни страны. То, что оценка достаточно высока, хорошо, поскольку я работаю в государственном учреждении и мне все время приходится иметь дело с госструктурами. Премия помогает хоть чего – то добиваться для театра. Но государство руководит культурой плохо, и в частности плохо руководит театром. Изданные законы идиотичны и противоречат друг другу. Не то что жить в таких условиях, выжить трудно. На непосвященного театр «Сатирикон» может производить впечатление чего – то стабильного, даже буржуазного, богатенького. Это абсолютное заблуждение. В течение многих лет мы висим на волоске.

– Все еще тешите себя иллюзиями, что, мол, вот приедет барин, барин нас рассудит и поможет?

– Нет, конечно. Но государство хотя бы должно не мешать нам жить. Вот и все. А оно мешает, да еще как! Проводит эксперименты – глупые, противоречивые. И это «не мешать» должно заключаться в том, чтобы не менялись хотя бы правила игры. А ведь то и дело меняются в худшую сторону. Сегодня все откатывается к абсолютно советской системе, когда тебя сковывали по рукам и ногам.

– А какой он сегодня, зритель вашего театра? Как вы относитесь к тому, что он стал явно менее образован (многие, кто при мне смотрел «Доходное место», даже понятия не имели о такой пьесе Островского, не говоря уже о сюжете)?

– «Доходное место» вообще пьеса, которую не помнят. Да и почему ее должны знать? Но это даже хорошо: будут с интересом смотреть. А вообще я за пеструю публику. Даже сам факт прихода человека в театр для меня отраден. И когда говорят, мол, у них в «Сатириконе» публика только богатая, это неправда. Наши билеты уже давно не самые дорогие в Москве.

– И все – таки кто ваш зритель?