Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

– Я всегда рассчитываю на себе подобных, зритель – я. Я похож на многих, очень это в себе ценю, и пока что это меня не подводит. Что мне интересно, то многим интересно, что на меня действует, то на многих действует. Я понимаю вкус если не подростка, то молодого человека, и я чувствую природу нормального театрального зрителя.

– Значит, кроме всего прочего, берете на себя и функции психолога?

– Приходится. Театр –то рассчитан на сиюсекундное понимание, сегодняшнее. Это только скульптура, литература, кино могут оставаться во времени.

– Тень великого отца уже не давит?

– Ну что значит «не давит»? Как только выеду за пределы Москвы, так тут же оказываюсь сыном Райкина, и больше никем или почти никем. Большинство ведь не видят моих работ. В кино я снимаюсь минимально, да и разве это можно сравнить с моими актерскими работами в театре?

– Вы их сознательно ограничиваете, свои роли в кино?

– Нет, так получается, я ведь очень занят. Но в кино актеру гораздо менее интересно работать. А вот когда ты владеешь залом и когда это ощущение власти достигается через любовь… Ну разве это можно сравнить с кино?

– Зато кино остается , а театр, он как дым…

– Но дым – то самый сладкий и есть. Да, в этом трагизм нашей профессии, ничего не остается . Но то обожание, которое ты испытал, тот экстаз на сцене… Ради этого стоит жить.

Лидия Григорьева. Мания Моне

С Лидией Григорьевой, Лидочкой, Лидой, Ледой мы подружились на самой заре моей работы в «ЛГ». Как и полагается молодым, талантливым, подающим надежды и полностью зацикленным на своих стихах поэтам, она и ее муж Равиль Бухараев были запанибрата со словами и понятиями с приставками «без» и «бес»: бездомный, безденежный, безлошадный, безмерный, безустанный; а еще – беспечный, бесстрашный, беспримерный, бесподобный.

В те годы с нами, друзьями, случалось всякое: и пуд соли вместе ели, и пирожными, бывало, лакомились. Когда Лида в первый раз прочитала мне свое стихотворение «Лопухи», посвященное Марине Цветаевой, я запомнила его сразу же и безоговорочно. А когда, спустя годы, получила в подарок книгу «Сумасшедший садовник», поняла, что поэт Лидия Григорьева, как и героиня «Лопухов», тоже «вымахала» и тоже уехала «с хорошими стихами». Теперь она живет в Лондоне и… «воспитывает» свой сад цветов и поэзии, расцветший, правда, на английском холме.

– Лида, много лет назад Равиль подарил тебе хорошую профессиональную фотокамеру и, я полагаю, способствовал тому, что ты стала у нас, извини за выражение, очень знаменитой, сады твои стали еще более знаменитыми, постепенно у тебя сложилась стройная философская концепция – «фотопоэзия», а вскоре она и вовсе перешла в образ жизни. Как ты себя чувствуешь в роли родоначальника нового жанра?

– Знаешь, это – на уровне чуда. Я уже не могу пройти мимо сада без того, чтобы ко мне, скажу грубо, не прицепилась какая – нибудь строчка. Ну, абсолютно все, что происходит в саду, притом – видимом или невидимом, – все становится стихотворением. Вот, к примеру, вчера ночью мне пришла такая мысль: несмотря на все мои беды, после того, когда Господь как бы высадил меня в эту землю, я проросла, пробилась из нее, как пробивается растение сквозь асфальт, то есть – сквозь обстоятельства. Вот так я себя и ощущаю – как часть этого сада Божьего, с благодарностью невероятной. Ты видишь: он же крохотный, мой сад, из него ничего нельзя было бы извлечь, если бы не помощь сверху. Что можно, например, извлечь сейчас из этого крохотного кусочка земли, когда цветет он лишь наполовину? А я при этом едва успеваю записать влетающие в голову строчки.

Люди, которые у меня бывают, удивляются: а где «Это!»? А дело в том, что с садом – и так случилось в моей жизни – нужно жить круглый год и круглые сутки. И только тогда (у меня лично, я не знаю, как у других людей) возникает ощущение, что ты – часть этого сада, ты из него проросла. Почти каждое растение здесь это или новелла, или это стихотворение, или это мысль какая – то, из которой складывается фотоколлаж. А сейчас уже есть кинопоэма «Иерусалим сада моего». И мне нравится, что фотопоэзией обозначила все это не я. Однажды у меня была выставка в Казани, и в одной газете вышла статья – «Фотопоэзия Лидии Григорьевой». Молодой журналист восприняла выставку именно так. Я ей сказала: «Огромное спасибо. Корабль плыл себе безымянный, а Вы дали ему имя».

– Я помню, в марте 2003 года, в галерее «Улица О.Г.И.» (Петровка, 26) в Москве была твоя первая персональная выставка – более ста фотопортретов цветов. Ты назвала ее «Мания Моне» – в память о великом художнике, 43 года из прожитых им 86 лет живописавшем собственноручно возделанный сад. Если знать это обстоятельство, станет понятной и концепция выставки – фотографий цветов и садовых стихов…