Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

А берез здесь очень много, в том числе и вокруг нашего лондонского дома. Но я не рискую их снимать. Видимо, дело еще в том, что я не смогла бы их «озвучить». За ними здесь нет текста, или я его не чувствую. Березовый контекст, для меня лично, достояние литературной и живопишущей России. Это выразил еще Городницкий в потрясающей песне: «Над Канадой небо синее, меж берез дожди косые…» Я не ищу здесь Россию, в этом нет надобности – она всегда внутри меня, независимо от того, где я нахожусь и что меня окружает.

– В послесловии к «Воспитанию сада» есть строки: «Мой блуждающий сад – любимые книги и добрые люди». В Англии этого тоже у тебя в достатке? Тебе знакомо чувство ностальгии?

– Поскольку уже много лет я жила «на два дома», то ностальгия в чистом виде мне неизвестна. Бери билет, лети домой! В Лондоне – был муж. В Москве – был взрослый сын. А я жила в воздушном пространстве меж этими двумя родными мне людьми. И хорошие люди не убывают, не исчезают навсегда из моей жизни. Они повсюду со мной, даже если они только воспоминание…

– Ты мне показала холм за вашим домом в окружении берез, скамью, очень похожую на онегинскую. Сказала, что когда сидишь здесь, на тебя буквально сыплются откуда – то сверху (может, с берез?) стихи…

– Иногда, поверишь, бегом несусь в дом, чтобы записать все, что на меня сыплется, записываю на каких – то клочках, обрывочках, чтобы успеть, поэтому так много в доме хлама, все, на чем можно писать, исписано. И все это уже материал.

– На меня сильное впечатление произвела история о священнике, к которому ты пришла через несколько лет после смерти Васи, вашего с Равилем сына, и священник, посмотрев тебе в глаза, сказал: «У Бога на тебя еще есть планы, иди и живи!»

– Да, это сказал священник…

– Стихи посыпались после разговора?

– Нет. Нет, он сказал в 2013 году. А я до этого уже все сделала. Знаешь, можно делать то, что должно, и не осознавать. После моих семейных трагедий и потерь, после смерти сына, потом – мужа, у меня было колоссальное внутреннее торможение, я осталась одна. Потому что сказать, что я живу с мамой – это смешно, мне ведь не семь лет, чтобы жить с мамой. Я должна была бы жить с семьей, с мужем, сыном, внуками… А этого не случилось. И скорбь моя – огромная душевная скорбь – она уже отражалась на лице. Но я не думаю, что она отражалась в стихах. Книга стихов «Небожитель», посвященная моему сыну Василию, погибшему в России в 2003 году в возрасте неполных 30 лет, она же спасла жизнь очень многим людям, она переведена даже на чеченский язык. Там сочли, что чеченским матерям, потерявшим детей в страшной войне, где с двух сторон гибли люди, эти стихи тоже очень нужны. Эти мои стихи как раз о том, что смерти нет.

А то, что священник это увидел и отправил меня жить, говорит о том, что религия и церковь – это еще всегда люди. Мне повезло встретить хорошего наставника, душевного человека, который просто меня увидел. К тому же это был не какой – то священник, это был священник, отпевавший моего сына, и он знал меня с тех пор. И его потрясло, что можно 10 лет ходить с такой скорбной физиономией. «Зачем? – сказал он. – Живите! Понимаете, скорбь – это грех. А радость жизни, она для всех. И чем ты больше вспоминаешь – с радостью – своих ушедших, тем лучше им Там». Все те, кто верит в вечную жизнь (никогда не говорите – загробную, этой как раз может быть и нет, а вечная жизнь есть) понимают, что Там у нас есть близкие.

Равиль Бухараев: «Дорога Аллах знает куда.»

Итак, Равиль купил в подарок любимой какую – то навороченную фотокамеру, и Лида увлеченно отщелкивала подопечные розы, маки и разную другую растущую в садике флору, – от рассвета и расцвета недолгой цветочной жизни до увядания и заката, – писала им «любовные послания» и не заметила сама, как создала новый и для себя, и для Равиля, и для окружающих необычный жанр «фотопоэзии».

Равиль работал в это время в русской службе Би – би – си в Лондоне, вел программу «Радиус». Тема – политика, экономика СНГ, читал в разных странах лекции по отечественной культуре и продолжал сочинять книги, которые, в отличие от былых времен, новые российские издатели печатали нарасхват. И даже на всякие разные российские премии выдвигали. Глаголы прошедшего времени в этом абзаце использую с болью и грустью. В настоящем Равиля с нами нет, в январе 2012 года его сердце, в буквальном смысле этого слова, замолчало. Инфаркт. Он ушел к сыну – Василию, Васеньке, Васе, которого они с Лидой потеряли в 2003 году. Остались его многочисленные великолепные книги, монографии, стихи, в том числе и самые пронзительные, посвященные сыну, остались проза, драматургия. На русском, татарском, английском, венгерском языках… И наши о нем воспоминания. Одно из этих воспоминаний – нижеприведенная беседа 2001 года. Кому – то она и сегодня покажется и важной, и нужной, кто – то зевнет, проглядывая вполглаза. Ну и Бог (Аллах) с ними, возможно, понимание придет потом… когда – нибудь .