Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

Она вошла в зал в роскошном платье от Диора, укутанная в соболя и увешанная драгоценностями, и мужчины вереницей потянулись к «ручке». Послы и советники, дипломаты всех рангов, поэты и музыканты, местные знаменитости и знаменитости приезжие – каждый спешил выразить почтение и восхищение гением ее давно почившего супруга (он был старше Веры на 30 лет). А Вера Кальман, Верушка, как и в былые годы, когда мужчины восхищались ее красотой, блистала.

Она улыбалась и щебетала на десяти языках, которые успела выучить за долгую, очень долгую жизнь. Она ведь давно знала все слова, которые ей предстояло выслушать. Ведь этот вечер – в череде сотен parties и дипломатических приемов, на которых она бывала с тех пор, что вращалась в свете. Но, ах, как она любила эти вечера, этих людей, говорящих такие замечательные слова, как она любила эту карусель жизни, наполненную великой музыкой незабвенного Эммериха Кальмана, музыкой, не только услаждающей слух, но и приносящей весьма ощутимые блага ей и их детям! Высокая, все еще стройная и фотогеничная, очень доброжелательная, она обожала позировать перед фото и кинокамерами и давать интервью. Поэтому, когда я несколько дней спустя явилась к ней в роскошные апартаменты отеля «Бристоль» в Вене, дама, встретившая меня у золоченного, в зеркалах, лифта – то ли камеристка, то ли секретарь, – глядя на небольшую сумочку у меня в руках, укоризненно спросила: «А где камера?»…

И на сей раз выход мадам Кальман бы выстроен театрально: она появилась в гостиной в тот самый момент, когда все вопросы камеристки были исчерпаны и возникла пауза. Вера Кальман вышла ко мне в коротком и облегающем элегантном костюме, видимо, тоже от Диора, в ярко – бирюзовой пенящейся блузке и такой же бирюзовой повязке на белокурых волосах. На ногах были туфельки на высоченных каблуках, макияж на лице и лак на ногтях – ослепительно ярки.

Беседовать с ней было неутомительно: деловая женщина, она охотно говорила на любые темы, а если какие деликатного свойства и обходила, то весьма элегантно, ссылаясь на недостаточное владение, например, русским языком. Очень мило путала даты: «Ах, я в этом всегда была не сильна…» Слегка лукаво, что называется «на голубом глазу» запутывала и передергивала события, факты. Обожала фразы типа: «Ах, это был чудный, чудный, бесподобный человек!» Но я быстро осознала, что это тоже часть той игры, которую она играет многие годы, часть имиджа «Любимой Женщины Имре Кальмана».

– Мадам Кальман, Вы ведь родом из России?

– Я родилась в Перми, в монастыре, куда маму из Петербурга привез перед моим рождением отец. Он принадлежал к царской фамилии и был женат, у него уже были сыновья. Мама – из рода Макинских, Соня Макинская. Когда их связь открылась – а надо сказать, что мама очень любила моего отца,– ее родители заявили, что знать больше свою дочь не хотят. Так она попала в Пермь, в монастырь. Как – то в монастыре появился человек, который своими разговорами чрезвычайно заинтересовал молодую девушку. Это оказался Григорий Распутин. Наслышанная о его необыкновенных способностях, она захотела узнать, кто же у нее родится: мальчик или девочка? Распутин ответил: «Сонечка, не сомневайся, у тебя будет замечательный сын!» Когда ребенок появился на свет, мама попросила монахинь показать ей мальчика… Каждый раз, повторяя эту историю, мама добавляла: «Представляешь, даже этого он не знал! А ведь считался провидцем!»

Когда началась ужасная революция, мы с мамой уехали в Шанхай и жили там около года. Жили бедно, она никак не могла найти работу, а я очень боялась китайцев с их маленькими косичками за спиной. Потом удалось переехать в Швецию, где мама получила паспорт. И тогда мы отправились в Париж. Мама была очень красивая женщина, ее сразу же взяли работать манекенщицей в один из самых известных в Париже домов моды. Она вышла замуж за француза, но семейная жизнь не клеилась, и мы вновь переехали – теперь уже в Берлин.

– А как Вы познакомились с Кальманом?

– Мне было уже пять лет, когда Berliner Schauspielhaus дал объявление, что набирает маленьких детей для участия в оперетте Кальмана «Марица». Отбор я прошла и начала играть в спектакле: несколько слов и книксен. Так я стала зарабатывать деньги. А как – то раз моя маленькая подружка по спектаклю сказала: «Смотри, господин Кальман приехал!». Я его сразу узнала, видела фотографию в газетах. Набралась смелости и подошла за автографом. Он спросил: «Откуда у тебя такие красивые белокурые волосы? Ты венгерка? Я ответила, что – русская. Кальман велел директору театра принести карандаш и написал: «Маленькая русская девочка Верушка, будь счастлива!» И расписался. Этот автограф у меня хранится до сих пор. Ни он, ни я не подозревали, что двенадцать лет спустя мы встретимся в Вене, и я стану его женой. Вот такая почти опереточная история.

– А как Вы оказались в Вене?