Я! Помню! Чудное! Мгновенье!.. Вместо мемуаров

Она умерла через два года – в ночь на 26 ноября 1999 года в Цюрихе. Умерла также как и ее муж, во сне. Завещала похоронить себя рядом с Имре Кальманом – на Центральном кладбище в Вене. Умерли и их дети – сын и дочь. Осталась самая младшая – Ивонна, живущая сейчас уже не в США, куда ее, бывало, приезжала навещать Верушка, а в Мексике. Дочь, определившая себя хранительницей всех семейных тайн, а потому заботливо и неустанно рисующая в интервью идиллические картинки из жизни дружного семейства Кальманов.

Готлиб Ронинсон. Спектакль одного актера и пернатых

Владимира Высоцкого я лично не знала. Студенткой младших курсов удалось пару раз попасть на его спектакли (контрамарки доставал знакомый подруги моей двоюродной сестры Аревик, служивший то ли осветителем, то ли бутафором уж и не помню точно в каком театре. Мы сидели на «Гамлете», смотрели, как неистово мечется по сцене артист Высоцкий в черном, грубой вязки свитере, как вытягивает до предела шею с сильно проступающими жилами и страшно боялись, что сцена не выдержит подобного накала, что вот – вот жилы на шее актера лопнут, Гамлет до срока упадет бездыханный и всех нас попросят на выход…

Спустя короткое время после того как поступила на работу в «ЛГ» и еще только – только осваивалась с ролью журналиста эдакого – то издания, Высоцкий умер. Гамлета он в последний раз сыграл 18 июля 1980 года, а 25 июля его не стало. Это были дни Олимпиады с «Ласковым Мишкой», ограниченным контингентом спортсменов – иностранцев и прочей немудреной чепуховиной и лакированной мишурой. 28 июля мы с коллегами из «ЛГ» (кто счел для себя возможным) пошли на похороны. От Цветного Бульвара, где тогда располагалась газета, двигались пешком по Садовому Кольцу, до самой Таганки, до угла театра. Рядом шагали такие же молчаливые молодые и немолодые люди. В руках у каждого были зажаты, как мне помнится, цветы гвоздики, почему – то одни лишь гвоздики (других в Москве, наверное, в тот день не продавали). Вокруг театра уже было выставлено оцепление, много милиционеров в белых, так помнится, форменных одеждах… На близстоящих деревьях висели то ли особо удачливые зеваки, то ли фотокорреспонденты. Толпа то двигалась, то застывала. Вынос гроба задерживался, и пространство вокруг тихо и тревожно гудело словно под высоковольтными проводами…

А вот напрямую с Высоцким (через «шесть рукопожатий») меня познакомил совсем другой человек, тоже – театральный. Мы жили в одном дворе. Много лет. Раскланивались при встрече. А если мне случалось на неделе работать дома, в определенный час я выходила на балкон и ждала, когда Готлиб Михайлович Ронинсон возвратится из театра. Он входил через арку со своим большим потрепанным «бухгалтерским» портфелем и присаживался на скамейку у моего подъезда (его подъезд был следующий и скамейки возле него вовсе не было). И тут же к нему слетался отряд пернатых нашего двора (чуяли они его, что ли, или специально поджидали?). То, что происходило дальше, я называла «спектаклем одного актера и пернатых», в котором каждый из действующих лиц роль свою знает хорошо, но особое значение придает импровизации.

Зрителей, как правило, не наблюдалось, время сугубо деловое, обеденное. И кусочки хлеба, отработанными щелчками летящие в разных направлениях, становились центром разыгрываемых мизансцен, из которых актер, сидящий на лавочке в обычном московском дворе, «собирал» свой увлекательный спектакль. Однажды мы разговорились, и я убедилась, что мой собеседник и замечательный актер Театра на Таганке Гот-либ Михайлович Ронинсон к тому же и прекрасный рассказчик. В тот день кое – что из нашей беседы я записала. Это – небезынтересно.

«Во время обеда сегодня позвонил Раниенсон – из миманса Большого Театра (очень талантливый артист, первоклассно показывал на последнем капустнике Мордвинова, а на предыдущем Небольсина!) – сказал, что хочет поблагодарить Мих. Аф. за его отношение к себе: «Никогда не думал, что такой большой человек может быть так прост. Никогда в жизни не забуду его отношения». А Миша мне… рассказывал, что на следующий день после капустника Раниенсон подошел к нему и сказал: «Если Вам когда – нибудь понадобится друг, располагайте мной.»

Это строки из дневника Елены Сергеевны Булгаковой. Там есть еще ряд записей, в которых говорится о Гоше Ронинсоне, как звали его друзья (фамилию Елена Сергеевна писала неправильно).