Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Наша военная наука — оперативное искусство и стратегия — после казни Тухачевского, Уборевича, Егорова и др. захирела, окоченела. Особенно обидно сознавать, что мы первые теоретически разработали глубокую операцию и проверили ее на учениях еще в 30-х годах на киевских маневрах. Мы разработали и проверили, а результатами воспользовались немцы против нас и на наших же полях военных действий. На войне появились новые методы ведения фронтовых операций. Такие, как операция группы фронтов, последовательные операции фронтов, хорошо описанные в воспоминаниях маршала Москаленко. Об этом до войны мы ничего не знали. Как же можно говорить, что наша военная наука полностью отвечала требованиям войны?! Такого в истории войны вообще никогда не бывало. Военная наука всегда подправлялась и развивалась на опыте войны, и частенько солдат учил генерала. Траншейную систему обороны и цепи в наступлении создал солдат.

Поднимались и обсуждались на наших дискуссиях также вопросы внутренней политики. Обсуждалась практика массовых репрессий. В лагере были офицеры, ранее репрессированные. Они честно и мужественно дрались на фронтах, в плен многих взяли ранеными. Но и здесь, в плену, они были среди самых стойких и мужественных людей. Казалось бы, что после тех гнусностей, которым они подвергались от «мастеров» Ежова и Берии, им прямая дорога была в армию Власова, а получилось наоборот — это были честные и мужественные офицеры, преданные делу Ленина, коммунисты. Уже там, в плену, мы убедились, что в 1937 году арестовывали у нас не тех, кого нужно было.

Встретил я в роте старшего начсостава своего друга Костюка Владимира Георгиевича. Он рассказал, как его арестовали за связь с «врагом народа» — командиром дивизии Головкиным. Головкина, своего командира полка, я хорошо знал. Это был старый большевик, комиссар Гражданской войны. В его преданности делу Ленина у меня не было никаких сомнений. И вдруг — «враг народа»!

Костюк и Головкин были женаты на родных сестрах. Этого оказалось достаточно для ареста и Костюка. В Лукьяновской тюрьме (Киев) Костяка подвергли глумительным допросам по «третьей степени», которая ничем не отличалась от гестаповских методов. Костюк выдержал все пытки, но не подписал протокола с клеветой на Головкина. Как известно, после смены Ежова Берия выступил с «либеральными» начинаниями. Он многих арестованных при Ежове освободил. Освободили и Костюка.

Вернулся он в Коростень к месту своей службы — и не нашел семьи: жену с детьми выбросили из квартиры прямо на улицу. Костюк с трудом нашел их в Киеве. Семью приютил у себя рабочий, старый большевик, герой Гражданской войны. Он при встрече сказал Костюку:

— Ничего, сынок, так долго не будет. Ленинская правда восторжествует.

Однажды шел Костюк с женой по Крещатику и столкнулся со своим следователем. Свет померк в глазах Костюка. Вспомнились все оскорбления, все пытки, издевательства. Отстранив слегка жену, он выхватил пистолет, догнал палача. «Гад, — говорит ему, — здравствуй! Мы с тобой не все договорили. Хочу теперь расписаться под протоколом, который ты сочинил на Головкина». И выпустил в него всю обойму. Костюка и убитого следователя тотчас же окружила толпа. Появился милиционер. Костюк отдал ему пистолет.

— Веди, — говорит, — в милицию — я убил следователя, который мучил меня на допросах.

Продержали его три дня под арестом, опросили… и выпустили, вновь направили в Коростень, где назначили командиром батальона. А вскоре началась война. В бою под Коростенем погиб весь батальон Костюка, а горстку раненых и его самого в бессознательном состоянии немцы захватили в плен.

Мы выслушали также мрачный рассказ Костюка о командире кавалерийского корпуса Криворучко, герое Гражданской войны, старом коммунисте. Костюк сидел с ним в одной камере.

Когда Криворучко пришел в камеру и услышал о тюремных порядках, он успокаивал товарищей:

— Хлопцы, це ошибка. Скоро узнает об этом Клим Ворошилов, и нас выпустят.

Вызвали Криворучко на допрос, а часа через три полуживым, как бревно, бросили в камеру — окровавленного, в ссадинах, в синяках. Дали ему воды, обмыли, уложили на нары. Когда Криворучко пришел в себя, он рассказал:

— Привели меня в камеру. За столом сидел какой-то молодой сопляк. Я сел на табуретку около стола, а сопляк на меня кричит: «Криворучко, встань, я тебе не разрешал садиться!» Ах ты, думаю, сопляк, на меня кричать! Обругал его молокососом и потребовал ответа: «Почему меня арестовали?» — «Ты враг народа! — кричит следователь. — Встань, когда тебе приказывают!» Схватил я табуретку и расшиб ее об голову следователя. Но он, по-видимому, успел нажать кнопку звонка. В камеру вбежали конвойные, и началась потасовка. Били меня, а я их. Ну, одному не по силам было справиться. Одолели, гады, и вот как разукрасили.

После выяснилось, что сломали Криворучко два ребра, отбили почки. Его вскоре освободили, однако он долго не прожил. Был он атлетического склада, а после побоев в тюрьме захирел и вскоре умер.