Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Набили нас во Владимир-Волынске в вагоны по 50–60 человек и повезли. В вагонах не то что сидеть или лежать, даже стоять было трудно. От усталости и общей слабости мы валились в кучу. На ходу поезда нас утрясало, уминало, утрамбовывало и вытряхивало остатки жизни. Вагоны открывались не чаще двух раз в сутки для того, чтобы выбросить умерших и принять хлеб и воду, иногда какую-то мутную баланду. В узкие дверные щели мы видели, по звукам и случайным обрывкам разговора догадывались, что вначале нас везли по Польше, потом по Германии. Ехали (а часто подолгу стояли) несколько дней. Пытке этой, казалось, будет конец только после смерти.

И наконец приехали в Хаммельбург, в городок Южной Баварии. Здесь до войны был городок какой-то воинской части. Из пяти тысяч доехало едва ли три с половиной. Тела полутора тысяч советских офицеров рассеяны по неведомым промежуточным станциям Южной Баварии.

Хаммельбургский лагерь занимал большую площадь — примерно 800 на 800 метров. Он был разделен на несколько секторов, отгороженных друг от друга проволокой.

В секторе, куда я попал, находилось пять или шесть трехэтажных казарм на пятьсот человек каждая (по норме!). А фактически на трехэтажных нарах в каждой казарме размещалось около полутора тысяч человек. В отдельном двухэтажном здании расселили генералов и полковников. Одно большое здание называлось клубом, а в особых зданиях размещались полиция и библиотека. Немецкая комендатура была за пределами лагеря.

Нашей собственной внутрилагерной организации здесь уже не было. Командиров рот назначали сами немцы. На кухню немцы подбирали «придурков», тоже из наших предателей. По замыслу фашистов, в этом лагере после идеологической обработки должна была производиться вербовка командиров во власовскую армию или особые добровольческие легионы. Поэтому немцы здесь сосредоточили лучшие кадры гестаповцев, полиции и агентуры. Пропаганду вели на «научной основе»: среди пленных распространялись книги, брошюры, плакаты, в которых «ученые» фашисты с «научных позиций» пытались ревизовать марксизм-ленинизм. В этой области особенно отличался некий Альт Брехт. Мы прозвали его «старый брехун» — по игре слов: альт — старый, а «брехт» — производное от простого русского — брехло, брехать.

Я попал в сектор старших штабных офицеров — от майора до полковника. Младшие офицеры размещались в других секторах, по соседству с нами.

Разбили нас по ротам — по 250 человек в каждой. Меня зачислили во вторую роту, помещавшуюся недалеко от ворот. Когда нас подвели к казарме, на крыльцо вышел командир роты. Кто-то крикнул: «Смирно!» Однако никто этой команды не выполнил. Стояли вольно, переговаривались. Я присмотрелся к командиру и чуть было не ахнул — это был полковник Миандров, бывший начальник Оперотдела 6-й армии. Однако здесь он будто переродился. В штабе 6-й он выглядел опустившимся хилым старичком, вечно чем-то озабоченным, выполнявшим свои обязанности спустя рукава. Воздух фашизма ему, несомненно, пошел на пользу: одет он был в форму французского офицера цвета хаки, выбрит, чист, здоров и сыт. И рожа сияла самоуверенностью и самодовольством.

— Здравствуйте, господа офицеры! — крикнул Миандров, окидывая взором вновь прибывшее пополнение в его роту.

Но в строю полное и глухое молчание.

Миандров помолчал, криво и погано ухмыльнулся и сказал:

— Та-ак, в рот воды набрали?! Напрасно. Мы вас здесь научим отвечать на приветствия. А сейчас — командиры взводов! Переписать всех повзводно, по 50 человек во взводе.

В командире моего взвода я узнал знакомого офицера (фамилию, к сожалению, забыл). До войны в 1932 году он был помощником начальника штаба одного из полков 51-й стрелковой дивизии в Одессе, в которой я стажировался, будучи на втором курсе Академии им. Фрунзе. Он тоже меня узнал и очень обрадовался нашей встрече. Я попросил его рассказать о здешних порядках. С первых же слов комвзвода я оценил его разумную и необходимую конспиративность:

— Все расскажу, но только на прогулке, чтобы никто не подслушал.

На прогулке он рассказал, что в лагере действует ЦК «Трудовой партии», а попросту — русской фашистской партии. Секретарь ЦК — полковник Миандров. Основная задача ЦК — вербовка на службу к немцам. Кто уклоняется от записи, того «перевоспитывает» полиция резиновыми палками. Совершенно безнадежных куда-то отправляют.

Слово «товарищ» в лагере запрещено, нужно говорить «господин». Каждое утро после завтрака все обязаны присутствовать на «политчасе», то есть на часе антисоветской клеветы. Вечером обязательное посещение лекций, которые, по существу, являются продолжением «политчаса». Кто отказывается от посещения лекции и политчаса, того опять-таки «вразумляет» полиция. При вербовке в РОА или в добровольческий легион обещают повышение в чине, большое жалованье, а в будущем большой надел земли на Украине. Вся эта подлая работа ведется только русскими. Немцы ни во что не вмешиваются, а только «идейно» руководят всей деятельностью наших же изменников.