Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Пора было подумать об оформлении отряда. Но мы еще плохо знали сами себя. Каждый что-то утаивал от других. Например, были крупные политработники, работники НКГБ, НКВД, переодетые в солдатскую форму. Они не раскрывали себя, и это было понятно: если попадут к немцам — их ждал расстрел. Я и сам не раскрывал своей работы в армии. Но для меня достаточно было того, что я не снял своей формы и, как подполковник, был старшим группы. На одном из привалов я объявил отряду, что пора переходить к активным действиям. Комиссаром я назначил батальонного комиссара из Умани. Отряду сообщил, что идем в Полесье, где создадим свою базу и начнем боевые действия. Но так как партизанские действия чреваты особыми опасностями, то я предложил тем, у кого другие планы, сейчас же оставить отряд и уходить по своим маршрутам.

Как я и ожидал, далеко не все согласились партизанить. Отказалось примерно человек сорок. Они заявили, что будут выходить из окружения. Оружие мы у них отобрали и посоветовали небольшими группами пробираться на восток.

В отряде осталось человек восемьдесят. Но это уже были отборные бойцы, добровольцы.

В районе станции Помошная мы провели первую боевую операцию. Наша разведчица установила, что в селе разместилось около полка немцев. Их штаб расположился в школе, машины разместились на площади. Мы залегли в кустарнике недалеко от села. Когда разведчица сообщила обстановку, я отослал ее обратно в село с приказом заночевать там и выйти к нам в условное место на следующий день к вечеру.

Ночью огородами мы вошли в село. Несколько штурмовых групп подобрались к школе и другим помещениям, остальные подошли к машинам. Я с группой расположился в центре так, чтобы расстреливать немцев перекрестным огнем.

Ровно в час ночи мы забросали немецкий штаб, хаты и машины гранатами и бутылками с горючей смесью. Начался пожар. Немцы панически заметались по селу и попали под огонь наших пулеметов и автоматов. Потом, опамятовавшись, открыли беспорядочный огонь по воображаемому противнику, вернее, просто стреляли сами по себе, так как мы быстро и без потерь вышли из села и, уже удалившись на 2–3 километра, слышали, как немцы «вели бой», перестреливаясь между собой.

На рассвете километрах в 12 от села мы залегли в кукурузе на отдых. Вечером пришла в условное место наша разведчица и сообщила, что на село был налет советской конницы и что немцы понесли большие потери: целый день возили гробы на кладбище.

Окрыленные первой удачей, мы начали совершать такие налеты часто. Во многих селах мы заставили немцев устраивать подобные похороны. От успехов у нас закружилась голова. Мы ослабили разведку и бдительность. А между тем по дерзости налетов немцы решили, что в их тылу действует советская кавалерийская дивизия. Для борьбы с ней немцы бросили в этот район две кавалерийские венгерские дивизии.

Вот эта венгерская конница и бросилась по нашим следам. В районе станции Добровеличковна они нас настигли. Серьезного отпора дать им мы не могли и вынуждены были использовать последний партизанский метод — рассыпаться. Эту меру я всегда предусматривал на случай неудачи и поэтому заранее указал место сбора. Однако в указанный район пришли очень немногие: я, комиссар, делопроизводитель разведотряда и около тридцати красноармейцев. Остальные либо погибли, либо отказались партизанить.

Начали мы вновь, продвигаясь от села к селу, пополнять свой отряд. В селах по-прежнему «раскулачивали» колхозы, организовывали комсомольское подполье. Но обстановка ухудшалась с каждым днем. В степной части Украины не было укрытий — лесов, рощ, даже кустарников. Мы были вынуждены искать укрытия вблизи деревень, укрываться в огородах, кукурузе, конопле. Урожай огородных культур был хороший. Картофель был по грудь человека. Высокая была конопля, а кукуруза… это был лес высотой около трех метров. Но осенью, в сентябре, все эти культуры были убраны, укрытий не стало. Да и в селах произошли изменения. Появились старосты и полицаи. Первое время мы не особенно с ними считались. На переговоры вызывали старосту и начальника полиции. Два-три полицая со старыми винтовками не представляли для нас серьезной опасности, а сами они стояли перед нами смертельно напуганные. Эта первая администрация была немцами поставлена принудительно. Многие из них с большой охотой выполняли наши приказы по «раскулачиванию» колхозов. Только один староста попросил связать его и запереть в комору для отвода глаз, что мы охотно и сделали.

Но в селах появились предатели. Как только мы выходили из села, нас начинала преследовать венгерская конница или немецкая пехота на машинах.