Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика

Однажды в роще мы остановились на отдых. Отряд уже вырос до пятидесяти человек. После ряда бессонных ночей и переходов люди от усталости валились с ног. Устал и я. Обычно я сам организовывал охрану привала и проверял посты. А на этот раз поручил это сделать комиссару. Не знаю, что случилось: или он плохо организовал охрану, или сами сторожевые посты заснули, но ночью налетела венгерская конница и начала нас сонных рубить и расстреливать. Комиссар разбудил меня толчками и криком:

— Конница! Конница!

Первые секунды я не мог сообразить, кто и о чем кричит. Когда же рядом делопроизводитель Разведотдела застрочил из автомата, я понял — катастрофа!

Только вскочил — и вот из кустов прямо на меня пролезает лошадиная морда. Я и комиссар открыли огонь из пистолетов. Первые два кавалериста свалились, а за ними показались другие. Мы, отстреливаясь, начали отходить. В горячке боя я не уследил и разрядил последний патрон. Щелк-щелк, а выстрела нет. Ну, думаю, пропал! Швырнул пистолет и побежал. Местность была более удобной для пешего, чем для конного. Быстро оторвался я от кавалеристов. Рядом бежит комиссар. С разбега вскочили мы в болото, поросшее камышом. Провалились по пояс. Но медленно двигались вброд подальше от берега. Уже стало светло.

Бредем с комиссаром от кочки до кочки, проваливаясь иногда по шею. Сзади слышатся одиночные выстрелы и крики, а мы ползем по болоту, потеряв всякую ориентировку. Лазили почти весь день. Только к вечеру выбрались на твердый сухой берег. В сумерки набрели на какую-то избушку. Постучали.

— Кто там? — послышался мужской голос.

— Свои, откройте.

Дверь открылась, и нас встретил бородатый старик. Осмотрел, покачал головой:

— Хороши! Где это вы так вывалялись?

— Только что вылезли из вашего болота.

— Счастливо отделались. Топкое оно у нас, могло и затянуть. Вы, поди, с того берега, где стреляли?

— Оттуда, дед. Нет ли у вас во что переодеться?

Наша военная форма выглядела весьма жалко — какие-то клочья с комами грязи.

— Что мне с вами делать? — ворчал старик. — Какая у меня одежда? Вот бросили тут трактористы свою спецовку — штаны и куртки… — А нас именно такое обмундирование и устраивало, это было то, что требовалось. Мы переоделись. Свою рвань утопили в болоте. Пришлось выбросить отчетные карты и сводки — они совершенно размокли и пропали. Удалось сохранить только партбилет и удостоверение личности. Эти документы мы несли в зубах, завернув в носовые платки.

На другой день, немного отдохнув, мы ушли от старика. Чтобы меньше привлекать к себе внимание, я нес на плече косу, а комиссар шел с ведром.

Утро выдалось на редкость светлое, теплое. Осенние краски радовали глаз, а на душе было мерзко и тягостно. Я презирал себя и за потерю отряда, и за потерю формы, оружия, за то, что не смог последний патрон приберечь для себя. И своему спутнику — комиссару — высказал все, что я о нем думал. Я считал его виновником разгрома и излил на него всю свою злость. Но его убитый, жалкий вид охладил мой гнев. Осенние краски рощ и полей, теплое голубое небо, веселые пушистые облачка примирили и меня с собой. В конце концов, я жив, следовательно, могу и буду еще бороться. Надо только снова браться за организацию отряда. Но сделать теперь это уже было очень трудно. Когда мы были в форме и с оружием в руках, нам везде оказывали помощь, мы в каждом доме обрастали людьми, желающими драться с немцами. А теперь мы имели такой жалкий вид. Кто мог пойти к нам в отряд? К этим двум неизвестным людям в засаленных куртках трактористов? Пришлось временно отказаться от партизанских планов и выходить из окружения, не привлекая к себе внимания немцев. На востоке фронт уже отодвинулся далеко за Днепр. Ближайшим к нам пунктом была Одесса. По рассказам населения, она еще держалась. Мы и повернули на Одессу.

Шли открыто, по дорогам. Немцы не обращали на нас никакого внимания. Я, по профессиональной привычке, наблюдал за войсками всех родов. Наблюдения были очень ценными. Эх, если бы передать их в Центр! Но связи не было, а разведчик без связи с Центром — это не разведчик, а пустое место!

Мы шли как простые беженцы. Беседы с населением вели очень осторожно, так как немцы уже научились отбирать старост и полицаев из верных им людей. Это были уже прямые враги Советской власти.

На одном переходе мы столкнулись с группой беженцев, с которой ночевали в одном дворе. В группе было два парня, Борис и Наум, и две женщины. Парням было одному 19, другому лет 22–25. Все они шли в Березовку. Сами они были из Березовки, там был их дом. Парни поделились с нами своей мечтой: из Березовки подземным ходом пробраться в одесские катакомбы. Они уверяли, что знают все выходы из одесских катакомб.