Я принес вам огонь!

Смутившись от такой заботы, Игорь улыбнулся, и попытался вспомнить какое-нибудь особенно убедительное слово-благодарность. Потянул на себя крайний — очень сочный кусок с просто одуряющим, на таком расстоянии, ароматом, — откусил и только открыл рот, что наконец-то поблагодарить. В это время старик расплылся в доброжелательной улыбке еще сильнее, хотя казалась бы — куда дальше-то и, совершив какое-то неловкое движение, он с неожиданной ловкостью вогнал заточенный вертел гостю прямо в приоткрытый рот…

Глава 10. Гешефт

А идёмте-ка, замутим наш маленький гешефт[38]

Цитадель Эверберга, время к полудню

(27 июня 2020 года)

Слипшиеся темно-русые пряди в беспорядке расползлись по постели. Нет, Катя не спала уже почти час, но вставать, или даже просто шевелиться, все же решительно не хотела. Как и все предыдущие дни.

Когда почти неделю назад ее привезли в крепость, ярл Эрвин одним заботливым касанием зарастил небольшое рассечение щеки, натертые веревкой запястья, все ее немногочисленные синяки и ссадины. Окончательно все они исчезли уже на следующее утро, и теперь даже самый придирчивый взгляд не нашел бы на ее теле следов плена.

Однако «потертости» на душе свести было куда сложнее. Хотя стресс «пролился» слезами еще в самый первый день.

Расчувствовавшись от всей той шумной, пусть и немного бестолковой суеты, которую организовала вокруг нее внучка властителя ивингов Отта, Катя и правда, долго и «сладко» рыдала, оставшись одна в своей прежней комнате.

Правда, после этого подруга отчего-то если и приходила, то очень нечасто и ненадолго, переложив уход и заботу о гостье на свое окружение. Будь землянка чуть меньше погружена в себя, она бы обязательно почувствовала бурлящее в девушке нетерпение и желание что-то обсудить. Но Кате сейчас было совсем не до того, чтобы приглядываться к окружающим. Пережитый страх и боль от крушения иллюзий, были еще слишком свежи.

Кстати, сильнее всего девушку в ее «трехнедельном приключении» поразила оставшаяся… обида и разочарование. Нет, предатели-наемники, а на самом деле работорговцы, оказались тут ни при чем. С теми все было просто и понятно.

Обида одолевала Катю на саму Жизнь.

Для нее и раньше не было секретом, что здешний мир небезопасен, и что вокруг и правда, убивают и лишают свободы. Она все прекрасно понимала. Но отчего-то ужасно «обидно» оказалось, вдруг с иссушающей ясностью осознать другое: все те по-настоящему неприятные в своей обыденности вещи, о которых «оговаривались», или прямо бахвалились окружавшие ее воины, точно также, в одно единственное мгновение, могут случиться и с ней самой!

Оказалось, есть огромная разница между отвлеченным умствование на эту тему, и необходимостью «примерить» все это на себя вот так, в реальности. Полностью попасть в чью-то волю, и вдруг осознать, что она точно так же, как и любая местная «дикарка», может стать чьей-то вещью или жертвой.

Однажды наткнувшись на эту мысль, Катя всячески избегала последующих встреч, и вообще темы «Что было бы лучше: умереть или провести оставшиеся годы бесправной рабыней».

А еще девушка мучилась от стыда.

Сейчас, она со всей очевидностью понимала, что ничем хорошим эта авантюра и не могла закончиться. Но три недели назад Катя казалась себе очень ловкой и изобретательной…

* * *

Да, бегство из Нойхофа и правда, прошло как по нотам.

Сейчас она осознавала, что иначе и быть-то не могло. Все-таки Катя в треверской столице считалась совсем не бесправной пленницей, а человеком по статусу куда выше, чем многие главы местных владетельных семей. И то, что Игорь запретил ей выходить в город без сопровождения, вовсе не означало какого-нибудь домашнего ареста.

Скорее этот запрет даже добавлял ощущение собственной «исключительности». Поначалу она даже искренне гордилась им, хотя ни за что и не призналась бы в этом.

Почему же тогда сбежала?

Это был уже совсем другой вопрос, и ответ, в том числе на него, всю последнюю неделю Катя мучительно пыталась найти. Незамысловатый аргумент «как-то все накопилось…» — был слишком правдив и одновременно неубедителен, даже в безмолвном споре с собой…

…Все началось, когда ее бессменная подруга окончательно переехала к своему Анвару. Тот почти всю войну безвылазно просидел в Виндфане, построил его почти с ноля, и все мало изменилось после победы. Даже когда женщины наконец-то перебрались в Нойхоф.

За время вынужденного «одиночества» у ивингов, они по-настоящему сдружились, и Наташа как-то незаметно стала для нее членом семьи. Если не сказать больше. Отношения между женщинами повторяли скорее психологическую матрицу «мать-дочь». Тем более и разница в возрасте была соответствующая.

Хотя Наталья ни разу не позволила себе напрямую поучать или еще как-то навязывать свое мнение.