“…я прожил жизнь”. Письма. 1920–1950 гг.

Датируется по проставленному в Москве почтовому штемпелю.

[263] М. А. Платоновой

10 августа 1942 г. Москва

10/viii. Дорогая Муся!

Ты спрашиваешь, чем я так занят. Я работаю много, и не перечислишь. Самая важная моя работа сейчас: я пишу повесть о пяти моряках-севастопольцах[936]. Помнишь – о тех, которые, обвязав себя гранатами, бросились под танки врага. Это, по-моему, самый великий эпизод войны, и мне поручено сделать из него достойное памяти этих моряков произведение. Я пишу о них со всей энергией духа, какая только есть во мне. И это произведение, если оно удастся, самого меня хоть отдаленно приблизит к душам погибших героев. Мне кажется, что мне кое-что удается, потому что мною руководит воодушевление их подвига, и я работаю, обливая иногда слезами рукопись, но это не слезы слабости. Вот чем я занят.

Целую тебя. Андрей.

(Приписка сбоку листа) У меня получается нечто вроде Реквиема[937] в прозе.

Впервые: Волга, 1975. С. 174 (фрагмент).

Печатается по: Архив. С. 539. Почтовая карточка. Публикация Е. Антоновой.

[264] М. А. Платоновой

24 августа 1942 г. Москва

24/viii. Дорогая Муся!

Напиши мне подробно, что ты послала в посылке с Лебедевым, кто такой этот Лебедев, откуда он появился у вас?[938] Его я не знаю, и он ко мне не заходил. Я опять прошу – не присылать мне ничего. У меня есть всё достаточное для жизни. Сегодня я перевел тебе телеграфом 400 руб<лей>. Получила ты их? Надо постараться, чтобы Тоша был в Шафранове до конца сезона, до октября[939]. Что нужно сделать для этого с моей стороны из Москвы. Напиши, я сделаю. Теперь у вас хозяин Кононов[940], бюро нет. Передай ему привет. Перцова[941], вероятно, скоро приедет в Уфу. Целую тебя. Андрей.

Печатается по первой публикации: Архив. С. 540. Почтовая карточка. Публикация Е. Антоновой.

[265] М. А. и П. А. Платоновым

30 августа 1942 г. Москва

Москва. 30/viii.

Здравствуйте, милые мои Муся и Тотик!

Спасибо вам за телеграммы – с поздравлением по случаю моего давнего дня рождения. Вчера мне исполнилось 43 года[942]. Нечаянно удалось даже отпраздновать его. Пришли трое студентов Литинститута, которые не чают во мне души (я никак от них не отвяжусь); они принесли литр водки в подарок; пришел Петя Трошкин, брат Петр, Вера, Кожевников[943] и Натан Абрамович[944]. В магазине я получил колбасу, – и мы немного выпили. Я сказал как бы маленькую речь, где вспомнил такой факт из фронтовой действительности: один наш командир поднимал своих бойцов в атаку, был сильный огонь противника, у командира оторвало миной левую руку; тогда он взял свою оторванную руку в правую, поднял свою окровавленную руку над своей головой, как меч и как знамя, воскликнул: “Вперед!” – и бойцы яростно пошли за ним в атаку. И первый мой тост был за здоровье, за победу великого русского солдата.

Этот факт – с рукой – я описал в рассказе “Реквием” (памяти пяти моряков-севастопольцев)[945].

Дела мои в литературе начали складываться пока что блестяще. На днях будут напечатаны мои рассказы в “Красной звезде” – самой лучшей газете всей Красной Армии – “Броня” (новый рассказ) и “Божье дерево”[946]. В журнале “Октябрь” печатается “Крестьянин Ягафар”[947]. В журнале “Красноармеец” – “Дед-солдат”[948].

Я приглашен как постоянный сотрудник в “Красную звезду” (это большая честь), затем в “Красный флот” и в журналы “Красноармеец” и “Краснофлотец”[949]. И еще, и еще – работы уйма. Скоро поправятся наши и денежные дела: я смогу выслать денег побольше.

Рассказ “Броня” произвел на редакцию огромное впечатление, он привел их в “дикий восторг”, как мне они сами говорили. Когда я по их просьбе прочел его вслух, то по окончании чтения большинство моих слушателей плакало, а один разрыдался. Вы сходите в библиотеку и там почитайте “Кр<асную> звезду”.

Теперь о вашем вызове. Я уже поставил об этом вопрос ребром – перед теми, от кого это зависит. Мне обещали это сделать твердо: “ваша жена и сын будут зимовать с вами”, сказали мне. В течение сентября, я думаю, это все решится, если позволит общая обстановка. На всякий случай, однако, жилище вам будет обеспечено и в Уфе. Туда уже дважды посланы соответствующие категорические распоряжения. Это будет сделано обязательно.

Я уже писал вам, что был на зап<адном> фронте[950]. В десятых числах сентября я, видимо, поеду на воронежское направление, как военный корреспондент, и уже надену шинель[951]. Посмотрю, что стало с моей родиной. Схожу на могилы, поплачу надо всеми мертвыми.

Я видел на фронте храбрейших людей, которые, однако, не могли ни слушать музыку, ни видеть цветы, – плакали. Вообще, Муся и Тотик, повидать пришлось многое даже за краткое время. Увижу и переживу еще больше. Пишите мне, дорогие мои.

Привет Кононову. По моей просьбе Фадеев назначил его секретарем всех уфимских москвичей, а бюро распустил[952]. Но вы это уже знаете.