Читаем Я решил стать женщиной полностью

Мужик с вытянутыми руками, как будто хотел меня задушить или схватить <за грудки'>, шел на меня: и рожу при этом сделал совершенно зверскую. Я пятилась, но уже не боялась его. Я сделала резкий выпад и между его вытянутыми руками заехала ему по роже и отскочила назад: Он продолжал, как танк упорно и тупо идти на меня. Я, опять сделав быстро шаг вперед, заехала ему на этот раз в нос. Нос не сплющился раздробленный, я была не Майком Тайсоном, но тоненькая струйка крови все-таки вытекла к его вонючему рту. Мужик действовал молча, он и девочку вырывал из рук её матери также молча, не объясняя причин своего нехорошего поведения. Я же ударив, сразу начинала ругаться матом, я всегда была не очень культурной, а иногда даже страшной матершиницей. Мужик вспомнил, что меня можно не только схватить, но можно и нужно ударить. Он по-деревенски наотмашь, рука далеко назад и в сторону, как я и предполагала, замахивался:, я сразу отскакивала на шаг, и он тогда или уже не пытался ударить: или, если все-таки бил, то кулак пролетал далеко от моей физиономии, тело его по инерции тянулось за кулаком, в этот хороший момент я его опять била: и опять: Потом я перестала отскакивать, я стояла и била его как боксерскую <грушу>, он уже не замахивался и только пытался прикрыть свое лицо руками. Он потихоньку сгибался и, наконец, согнулся с закрытыми руками лицом пополам. <В печень, в печень: пока открыт>, - обрадовалась я удобному его положению в пространстве. Я ногой ударила его в область печени: Плохо, попала я выше, в ребра: Я, как на пенальти со всего размаху еще раз ударила туда же. <Ой, блядь!> - издал свой первый звук работяга-расист и грохнулся на трамвайный путь на живот. Я била его ногами еще несколько минут. Он вначале корчился, поджимал под себя ноги, закрывался руками, а потом замер. <Достаточно>, - решила я. Мир, суженный до поля боя, опять вернулся ко мне и стал большим.

- Спасибо Вам большое, молодой человек! - мама с ребенком подошли благодарить меня. - У дочки муж негр, внучка, видите, тоже чернокожая, - мама, оказалась молодой бабушкой. Девочка возраста Лизы своими большими карими глазами благодарно смотрела на меня, она уже не плакала. - Люди у нас - звери! Какая разница, какой ребенок!? Это уже не в первый раз такое происходит.

- Вы в следующий раз сразу уходите, не дожидайтесь конца драки. Понятно?

- Да, да, да. Понятно: Спасибо Вам огромное! Никто бы больше не помог:

- Идите лучше, очнется этот идиот: Не стойте, идите, - уже почти прикрикнула я на бабушку.

- Молодец какой! Правильно! Надо его еще палкой по голове, чтобы уже не поднялся, - группа кровожадных старушек, ожидающих трамвая, смотрели на меня, как на героя.

- Уберите мужчину с путей, - поглазеть на зрелище остановился на соседнем пути трамвай, из окна высунулась женщина-водитель, из других окон смотрели на меня любопытные пассажиры. - Надо милицию вызвать и скорую:

- Держи сумки: Ну, ты даёшь!: - вот он и мой помощник. Не сбежал с моими сумками. Не раздумал он еще со мной познакомиться?

- Тяжести любишь таскать? Убери с рельс этого деятеля.

- Хорошо: Ты меня удивил: или удивила, - он растерянно качал головой и улыбался. Он взял лежащего на земле мужика за руку и оттащил в сторону.

<Вот жизнь! Разве тут станешь женщиной!> - жалобно подумала я: и потащила свои тяжеленные сумки дальше.

* * * * *

Машину остановили на КПП на въезде в Балтийск. К моему окошку подошла женщина-пограничник, проверила мои документы, не посмотрев на меня. <Слава Богу!> - с облегчением вздохнула я. Проверила документы у водителя моего такси, он начал возмущаться: <Что, не видишь калининградские номера?> И мы въехали в любимый мой город.

- С калининградскими номерами обычно не проверяют. А эта сдурела:, - злился водитель.

- Раньше для въезда надо было приглашение получать от проживающего в Балтийске и оформлять три месяца пропуск, как заграницу: - попыталась я оправдать пограничницу.

- Да: Раньше были времена, - вздохнул краснолицый, сразу видно, пьющий калининградец, везший меня из аэропорта в мой любимый после Москвы город.

Я не была в Балтийске больше пятнадцать лет. Каким он стал? Мы проезжали Мечниково, проезжали Матросский сад: - сюда мы с Джоном лазили воровать яблоки, увидели, идущего по саду мичмана, упали в траву, и меня за руку укусила оса. Мне было тогда лет шесть. Ничего не изменилось, те же деревья аккуратными военными шеренгами стояли на нескольких гектарах земли.

Первые дома. Вот универмаг, здесь я в восемь лет купила себе в первый раз чулки. <Рижская сетка> называла их мама, она покупала такие же. Я жутко стеснялась подойти с ними к кассе. Я долго ходила по магазину и с десятой попытки: <Чулки <Рижская сетка> за рубль сорок. Размер девятнадцатый:> Я взяла самый маленький размер, я не знала тогда, что это размер ступни, для моих детских худеньких ножек они всё равно были чрезмерно велики. Но я все равно, оставшись одна, одевала их, пытаясь найти женские черты в своем теле:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное