Читаем Я решил стать женщиной полностью

Так вот, въезжаю я на территорию студии, Олег, нерадивый водитель Катиного папы, ворота, подлец, не закрыл. А один раз Морс таким образом уже убегал, я уже тогда сказала Олегу: <Еще раз такое произойдет - тебе пиздец!> Не поверил мне хлопец, поленился оторвать свою жопу от сиденья, выйти из машины и закрыть ворота. Я сразу почувствовала недоброе и зашла в кухню ко Льву Ефимовичу. Его, слава Богу, не было, но был Олег, он сидел один за длинным столом и беззаботно пил чай. <Если, блядь, сейчас не будет Морса в коридоре, я тебя отпизжу!> - развернулась и пошла к себе. Точно - дверь на улицу открыта, в наш коридорчик тоже. Я заглянула в открытую дверь - собаки нет. Я вошла в студию в надежде, что забыла Морса внутри - нет, не забыла. Я вложила в воспитание моей собаки столько сил и души, я любила её, наконец: и глупый черный Морс давно уже стал важной частью моего жизненного комфорта, он единственный кто живет со мной постоянно: и живет эта милая скотина со мной до сих пор. Моя дочка и он - вся моя небольшая семья, жена отвалилась от неё подгнившим куском: Почему я должна его потерять из-за мудака-водителя? Я одела желтую спортивную куртку <РИБОК>, чтобы казаться больших размеров и мощнее: и вышла на улицу. Олег, напуганный, бегал уже у ворот. <Морс, Морс:> - кричал он на всю улицу, поверил в опасность идиот, но поздно. Я подошла к нему, я уже видела, что он меня боится.

- Где моя собака? - с белым от злости лицом сквозь зубы процедила я. От злости моё лицо всегда раньше белело, после смены пола от этой же самой, такой популярной в народе эмоции, оно стало почему-то предательски краснеть, как будто я не к месту смущаюсь. Я всегда теперь злюсь на себя за это, но ничего не могу поделать: уже.

- Борь, я найду её сейчас, - испуганно пролепетал Олег:

Я ему не поверила: Я подошла вплотную, сделала тяжёлую паузу, и, отклонившись назад, сильно ударила Олега головой в лицо. Уверена, выглядело это со стороны исключительно женственно и изящно.

- Где моя собака? - повторила я вопрос.

- Щас, я точно говорю, щас найду, дай мне пять минут, - Олег весь дрожал, дрожали даже губы, он был загипнотизирован своим же собственным страхом. А почему? Молодой парень, отслужил в армии, кого он испугался? Вы думаете, он видел перед собой Рэмбо или Шварцнегера? Нет, плечики мои для мужчины щуплые и ручки тонкие, я мало в своей жизни занималась спортом, от гормональной терапии я слабела, <мышечная слабость> - извещал о таком побочном действии листочек из коробочки <андрокура>, который я принимала уже очень долго. Боялся он меня от слабости своего характера и только. Начни он размахивать кулаками, может быть, я сама убежала бы в страхе, но он жалко дрожал и закрывался руками. Я повторяла один и тот же вопрос и отвешивала ему звонкие оплеухи и глухие удары в живот. Когда надоело, закончила. Я молча развернулась и пошла искать свою пропавшую собаку. Я обошла дом 36 по улице Зорге, и вот он, мой родимый пёсик, ничего не понимая, шел на поводке с чужим дядей алкоголического вида.

- Мужик, это моя собака! Ты куда её ведёшь? - голос мой прозвучал, видимо, неприветливо. Бедный пьющий пенсионер так испугался, что бросил поводок из рук, попытавшись прикинуться, - я ни при чём, так мимо проходил. Этим он вывел меня из состояния агрессии, я благодарная, вытащила из кармана пятьсот рублей, дала ему, сказала <спасибо> и побрела с беглецом обратно к себе.

* * * * *

- Папа!

- Что, моя бусинка?

Я заехала к Маше за Лизой, забрала её, и мы ехали с ней на детский спектакль <Синяя птица>.

- А мама сказала, что у меня теперь будет два папы. Правда, здорово? А, пап? - весело разжевывая ещё не размякшую во рту ириску, Лиза вонзала эти вопросы в моё сердце: из него засочилась кровь, и оно заныло: сжалось: Я не знала, что ответить и промолчала:

- Папа! Чего молчишь? Скажи, здоровско? - Лиза отковыривала пальцем прилипшую конфету к зубам и от этого продолжала разговаривать со мной, картавя.

- У тебя руки чистые? Куда ты полезла грязными руками в рот? Глисты будут. Ну что ты всегда: Лизка!?

- У меня чистые руки, пап, - Лизуля вытянула свои растопыренные обслюнявленные маленькие пальчики мне в лицо. - Видел? Ты сам иногда в зубах ковыряешься.

- Ладно, ладно: Возьми у меня в сумке салфетку. Лизуль:, папа всегда один, и мама всегда одна, - <сука>, - подумала я про одну маму. - У тебя есть уже папа и другого у тебя быть не может.

- Не-е, пап. Ну, вот если мама замуж выйдет, то у меня будет тогда второй папа. А что это плохо, что ли? Ты обиделся? Пап? Ты же останешься папой, чего ты злишься? - она с заднего сиденья наклонилась ко мне поближе и потрепала меня за плечо. - Пап!? Чего ты? Ты останешься папой, но у меня будет ещё второй. Разве плохо?

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное