Я решил стать женщиной

Я повернула и подъехала к воротам мастерской, - они нараспашку открыты. Я двадцать раз говорила Олегу, водителю Льва Ефимовича, чтобы он их за собой закрывал. Морса, мою собачку, когда все уезжали, я закрывала в коридоре, из него выходили ещё три двери, кроме той, что вела на улицу: дверь в нашу студию, дверь в гараж и ещё в комнату, где обычно работали форматоры*. Через гараж или эту комнату иногда вырывалась моя собака и, если были открыты ворота, она по глупости своей юности бежала на поиски приключений. Самые неприятные могли её ожидать тут же за воротами, за ними была дорога с оживленным движением, - перебегая дорогу, моя собачка запросто могла оказаться размазанной по асфальту. В случае благоприятного исхода дальше её ждали другие неприятности. Щенок подрос, теперь это была мощная сбитая тушка с крепкой грудью, с мускулистой задницей буграми и крупной головой. Уши по-прежнему стояли, придавая псу добродушный вид и сильное сходство то ли с щенком немецкой овчарки, то ли с огромной летучей мышью: Но как только я подходила в компании с Морсом ближе к другим гуляющим собакам, их хозяева, разглядев за добродушными ушами опасные признаки бойцовой породы, хватали своих собак и чуть ли не разбегались в разные стороны. Морсюша в один прекрасный солнечный день, наконец-то, пописал, задрав свою колченогую лапку, обозначив этим окончательное свое взросление, на следующий день он объявил войну всем кобелям всего собачьего мира. Он кидался на любых размеров псов и дрался с ними при этом не на жизнь, а на смерть. Водила я его по этой причине аккурат на привязи, выпуская только на свободных пространствах, где появление другой собаки было видно издалека. Имея такую неуёмную ненависть к кобелям, доставшуюся ему от предположительно стаффордширского терьера, отношение к людям он унаследовал от дворового своего родителя, - к людям он был доброжелателен необыкновенно. Но также он бывал необыкновенно неуклюж и груб, но исключительно от неосторожности своей и от большой природной силы. Он всегда не к месту крутился у всех под ногами, имея при этом устойчивость хорошей тумбочки, об него постоянно все спотыкались и били ноги до синяков. Убежавшая такая собака, конечно, была опасна для прежде всего других собак и, имея такой непростой вздорный характер, она имела все шансы быть просто-напросто подстреленной проходящим мимо милиционером. Один раз он уже убежал, мы все вместе бегали по району, расклеивая объявления и опрашивая о нашей собаке прохожих. Искать пропавшую собаку очень тяжело, это целая история и настоящий <геморрой>, этот процесс может занять много дней и стать изматывающим до невозможности. В тот раз, обегав округу, мы ни с чем поочередно вернулись в студию, последним радостный в ворота вбежал Морс. Он был весь погрызенный, покоцанный, на голове сильное рассечение, видимо, дравшейся с ним собаке помогал её хозяин и ударил мою маленькую псинку по голове. Но он был жив и здоров, и этому я была безумно рада. Я сильно привязалась к этой неуклюжей и неказистой псине, я не знала даже как бы я жила без него. Оставаться одной ночью в мастерской без моего верного Морса мне было бы элементарно страшно. Большое пространство, высоченные семиметровые потолки, за стенкой двухкомнатная квартира, в ней когда-то повесилась женщина, безвременно потерявшая своего сына, всё это не придавало помещению радостный и безопасный вид в ночные часы. Лишь только темнело, лишь только я с Морсом оставалась одна, дом начинал наполняться звуками, что-то где-то всегда потрескивало, что-то могло зашуршать в углу. Некоторые звуки имели понятное происхождение, перепад температур в течение ночи рождал некоторые из них, от проходящих поездов дребезжала посуда, иногда приходилось вставать и расставлять стаканы подальше друг от друга, иногда заводились мыши, эти твари вообще издавали много звуков - целый оркестр, но были звуки загадочные, таинственные.