Читаем Я решил стать женщиной полностью

Однажды ночью я проснулась от ощущения, что кто-то есть посторонний рядом, это ощущение появилось не только у меня, Морс уже повернул напряженную морду и смотрел в направлении лестницы. Потом внизу как будто кто-то пробежал, топая хлестко босыми ногами, что-то упало и всё стихло:, оставив нас в гнетущей густой тишине. Боевой Морс был боевым только по отношению к собакам и то определенного пола, тут он испуганно прижал уши, вжался спиной в стенку и неожиданно мерзко завыл. Мои волосы дыбом не встали, но все остальные ощущения крайнего ужаса тут же сковали моё тело:, я, как и Морс, вжалась, но только в постель, схватив судорожно руками простынь, если бы я в тот момент увидела привидение, я уже была абсолютно готова умереть от страха. Я первой оправилась до состояния, когда могу контролировать себя. Я подбежала к шкафу и вытащила спрятанный там газовый револьвер. Я взвела его и, толкая перед собой Морса, начала спускаться по лестнице. Эта отъевшаяся сволочь, упирался своими колченогими лапами и никак не хотел идти, он поскуливал, повизгивал и поджимал хвост, предупреждая меня, как и любая добрая божья тварь, о близкой нечистой силе. Мне было страшно, страшно до чертиков, но не сидеть же до утра с включенным светом и с пистолетом в руках. И в милицию не позвонишь, не пожалуешься на слишком резвых в эту ночь домовых, если звонить, то уж сразу в психушку, я давно уже стала их клиентом, только отделение поменяю. Мы спустились вниз, свет был включен на втором этаже: и первый этаж, как картиной из ужастиков, своим неосвещенным интерьером, тонущим в густой черной пустоте, до жути пугал нас обоих, - открытая дверь в темную лабораторию разверзшейся пастью чудовища угрожающе смотрела на нас. Мой Морсик опять жалобно заскулил и попытался подло убежать наверх, рванув меж моих ног. Я схватила его за ошейник и больше не выпускала, - в одной руке пистолет, в другой собака. Я по стенке осторожно добралась до выключателя и, стволом стукнув по нему, чтобы не выпускать из рук пистолет, включила свет при входе в студию, скудный свет от одной лампочки осветил половину лаборатории, вторая опускалась в потусторонний мрак. Я робко ступила в эти врата мрачного мира привидений, и также стволом постукав по стенке, я наткнулась на выключатель в лаборатории и включила его - на этот раз яркий, режущий с темноты свет: Никого. Я обошла небольшую комнату, заглянула в шкаф и под лабораторные мойки - никого. Я вышла оттуда и уже более смело добралась до общего выключателя. Щелк: и мощная галогенная лампа, как всемогущий атеист, прозаично осветила всё помещение. В этот момент при наличии настоящих привидений предполагался мой полнейший триумф, они должны были как у Гоголя в <Вие> разбежаться в разные щели, застрять в окнах, а я бы их добивала крестным знамением и для верности, стреляя в них из газового револьвера. Успокоилась я рано. Я по кругу обошла студию, реальных персонажей из этого мира в ней гарантировано не могло находиться, - входная металлическая дверь добротного израильского производства была закрыта, и дверь в сарай с другой стороны студии была закрыта тоже, это я проверила прежде всего. Я подошла к огромной шестиметровой деревянной стремянке, и опять гусиная кожа острыми пупырышами покрыла моё тело, а Морс жалобно взвизгнул. Массивный, метровой длины и толщиной с мой большой палец, крюк, соединяющий две половины сложенной и стоящей у стены этой стремянки, мерно и беззвучно раскачивался. Я заворожено смотрела на гипнотизирующее меня движение этого маятника, очнулась и подумала: <Крыса!> Я обрадовалась такому земному происхождению безобразий, творящихся в студии. <Да, точно, это завелась крыса, она что-то задела, это что-то упало, она испугалась, пробежала, как слон, по студии и задела этот крюк>. Я остановила рукой надоевшее мне движение. Крюк послушно повис. Я отпустила собаку и сладко зевнула, можно спокойно идти спать. Но совершенно лишний в эту минуту энтузиазм исследователя оставил меня в эту ночь совершенно без сна. Я толкнула этот крюк рукой, он начал раскачиваться с похожей на крысиную амплитудой, но движение довольно быстро затихло, угасло и совсем остановилось. Я тупо уставилась на стремянку - не может быть. Я толкнула ещё раз - то же самое: А то движение было долгим, неугасающим для глаза, - мы не сразу спустились вниз, долго с Морсом по-язычески боялись неведомого, обследовали лабораторию и весь первый этаж, а крюк всё качался и качался, поддерживаемый неизвестной силой. <Не крыса. Крюк высоко, на уровне моей головы, и он слишком массивный, чтобы он так раскачался от даже самой большой крысы. И не может крыса так по-человечьи топать ногами. Как жалко, что не крыса> - жалобно подумала я. Я перекрестилась, - что ещё оставалось делать, когда вокруг чертовщина и безобразие? Я, оглядываясь на ставшее враждебным пространство, попятилась, револьвер опять наготове, иногда я крестилась, я не стала выключать свет и не пыталась заснуть. Ничего в эту ночь не происходило и в многие другие ночи тоже. Странности - редкость в этом мире, привидения бегают перед вами не каждый день:, а показываться не хотят и вовсе. И, слава Богу! Есть возможность отдохнуть друг от друга. Но странности, <знаки>, что-то потустороннее становилось без моего согласия действующим лицом в моей жизни. Я привыкла к ним и уже ничего не боялась.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное