Читаем Я решил стать женщиной полностью

Я заехала. Жил Кузнецов недалеко от меня на улице Флотской в когда-то считавшейся трёхкомнатной квартире, разрушенной им настолько основательно, что количество комнат подсчитать теперь было нельзя:, их не было, но оставались руины стен то здесь, то там. <Последний день Помпеи> не меньше, изображала эта несчастная квартира. Но Серёга упорно называл этот процесс разрушения ремонтом и даже ремонтом, подходящим уже к концу. Имел в виду он конец Света? Возможно: я его не понимаю и даже не пытаюсь. Следы разрушений присутствовали на каждом квадратном метре, и с годами они разрастались, сужая и без того почти не оставшееся для жизни пространство. Стен, в привычном человеческом понимании, не существовало, их не было даже вокруг туалета, то есть одна стена случайно осталась стоять вместе с дверью в санузел, но с других сторон света всем предлагалось для обозрения писающие и какающие гости, таковых поэтому никогда не было, захотели пописать - пора Вам домой, не хрена рассиживаться по целому дню у Сереги в гостях. Сергей, конечно, оправдывался, обещая вместо туалетных стен возвести огромный аквариум, но пока только разруха окружала и туалет, и всё остальное. Мебели почти не было тоже, её заменяли неожиданные предметы, значение которых понимал только сам хозяин этой квартиры.

- Привет! Меня Борис зовут, - представилась я действительно молодой и симпатичной девушке, неудобно сидевшей на неожиданном для городской квартиры кряжистом дремучем пне.

- Меня Аня, - улыбнулась она, показав хорошие зубы и приятную улыбку. Я ещё больше разозлилась и позавидовала Серёге. Вот он: стоит рядом - длинный, лысый, форма черепа чрезвычайно необычная, вытянутая яйцом неизвестной птицы - гуманоид, блядь! Ну, что она в нём нашла!? Глаза голубые, но очень светлые, брови вздёрнутые высокой дугой, носогубные складки острые, режущие лицо и подчеркивающие его абсолютное сходство с чёртом: Не с тем чёртом, которого обычно изображает на киноэкране Роберт де Ниро* или ещё кто-нибудь с симпатичным и известным на весь мир лицом, а с чёртом, которого обычно рисуют на страшных картинках, с хвостом и копытами и животной шерсткой, покрывающую нижнюю часть тела. Хвоста и копыт у Кузи не было, а вот дьявольское лицо наглядно присутствовало, вот оно сладко лыбится передо мной, обожравшись копчённой рыбой и вдоволь наебавшись с молодой пиздой. <Гуманоид, блядь! Ну, что она в нём нашла!?> - справедливо злилась я ещё больше. - <Ну, чем он ей мог понравиться?> - не могла понять я.

- Рыбу будешь? - спросил меня Сергей.

- Нет, не хочу. Знаю я тебя, присяду сейчас и всё, застряну на целый день.

- Я уже положил, попробуй, - он поставил передо мной тарелку на старый, возраста пня, сундук.

- О-о-ох! - я вздохнула от бессилия бороться со своим другом и быстро съела вкусную рыбу. Потом мы выпили чай, потом Аня всё-таки собралась и ушла, и мы ещё выпили чай, но уже отравленный моим бесконечным нытьём о потерянном времени, о ремонте нашей мастерской, о Сергеевском распиздяйстве:, но оно не помешало второму чаепитию разморить нас окончательно, и мы долго ещё, разбухшие от съеденного и выпитого, сидели на чём-то неизвестном и обсуждали Аню и ещё каких-то Серегеевых баб. Наконец, Сергей, начал собираться, он ходил потерянный среди своей же разрухи и не мог найти ни одной пары носков.

- Сергей, ну, давай ты быстрей, - начала раздражаться я. - Одевай уже что-нибудь. Времени нет, я же приехал, чтобы ускорить работу, а не ждать тебя до ночи.

- Так я вообще никаких носков не вижу, матушка, наверное, приходила, убрала их на место.

- А где их место?

- В шкафу, наверное: Пойду посмотрю, - одна территория, похожая на комнату всё-таки была, она находилась за углом, и образовывали её стены к соседям, их, к счастью, снести было нельзя. И мебели там было завались, она, рассредоточенная раньше до <ремонта> по углам и стенам всей квартиры, теперь вся была плотно свалена за этим углом и потому была бесполезна. Серега втиснулся в щель, запустил куда-то руку и вытащил на свет божий вязанку носков, выдернул из неё мрачную серую пару и вылез обратно. Скоро он был окончательно одет, но упорно не шёл за мной к выходу: <Сейчас: сейчас: ещё минутку:> - бурчал он, и такой же потерянный, как без носков, ходил кругами по квартире.

- Сергей, всё, я уже пошёл на улицу, в машине буду ждать. Давай быстрее, надоело уже, - и я, чтобы ускорить Серегу, действительно пошла ждать его в машину. Я включила музыку и попыталась успокоиться: и успокоилась - не нервнобольная же я. Прошло десять минут, я позвонила со своего мобильного дружбану Сереге.

- Сергей, ну ты где? Сколько можно?

- Выхожу уже, всё, в дверях стою, - ответил мне Сергей.

Жду ещё десять минут и звоню опять.

- Кузя, блядь, где ты? Ну, заебал ты. Ты же сказал, выходишь:

- Да выхожу уже, позвонили мне, разговаривал. Бегу.

Я сделала музыку погромче и стала в терапевтических целях даже напевать - мне помогло, и я опять успокоилась, но этого хватило на следующие десять минут.

- Кузя, пошёл на хуй, я уезжаю: спасибо за помощь: - ещё раз позвонила я попрощаться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное