Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком

Тысячи таких, как добрый дядюшка Фред, жаждут испить воды жизни; но закон это воспрещает, а церкви утаивают знание. Они посылают Библию за море язычникам – и не желают ничего знать о язычниках у себя дома. Я рада, что миссионеры едут во все уголки земли, погрязшие во тьме, но попросила бы их не упускать и темных углов на собственной родине. Говорите с американскими рабовладельцами так, как говорите с дикарями в Африке. Говорите им, что неправильно торговать людьми. Говорите им, что это грех – продавать собственных детей и что это зверство – осквернять собственных дочерей. Говорите им, что все люди – братья и никакой человек не имеет права отнимать свет знаний у своего брата. Говорите им, что они в ответе пред Богом за то, что сокрыли источник жизни от душ, которые его жаждут.

Кто они, доктора богословия, – слепцы или лицемеры?

Есть люди, с радостью взявшие бы на себя такую миссионерскую работу; но, увы, число их невелико. На Юге их ненавидят и с радостью изгоняли бы со своих земель или волоком тащили в тюрьму, как поступали с предшественниками. Эта нива созрела для жатвы и ожидает жнецов.

Может быть, правнукам дядюшки Фреда будут свободно вручать божественные сокровища, которые он искал украдкой, рискуя тюрьмой и телесным наказанием.

Кто они, доктора богословия, – слепцы или лицемеры? Полагаю, одни из них – первые, а другие – вторые; но мне кажется, если бы проявляли они должное участие к бедным и скромным, то ослепить их было бы не так и легко. У священника, впервые едущего на Юг, обычно имеется некое ощущение, пусть сколь угодно смутное, что рабство несправедливо. Рабовладелец это подозревает и строит свою игру. Он старается показать себя как можно более приятным человеком, рассуждает о теологии и других родственных темах. Преподобного джентльмена просят благословить стол, уставленный роскошными кушаньями. После ужина его сопровождают на прогулку, и он видит прекрасные рощи, и цветущие лозы, и уютные хижины любимых хозяевами рабов. Южанин предлагает поговорить с ними. Гость спрашивает, хотят ли они быть свободными, и те отвечают: «О нет, масса!» Этого достаточно, чтобы удовлетворить его. Он возвращается домой и публикует какой-нибудь трактат вроде «Взгляд южан на рабство[20]» и жалуется на преувеличения аболиционистов. Он уверяет, что сам бывал на Юге и собственными глазами видел рабство; что это прекрасный «патриархальный институт»; рабам не нужна свобода; у них есть молитвенные собрания и прочие религиозные привилегии.

Что знает он о полуголодных несчастных, от темна до темна занятых тяжелым трудом на плантациях? О матерях, криком заходящихся по детям, вырванным у них из рук работорговцами? О юных девушках, которых вовлекают в нравственную нечистоту? О лужах крови вокруг позорного столба для телесных наказаний? О гончих псах, приученных рвать человеческую плоть? О мужчинах, брошенных между валиками машин на верную смерть? Рабовладелец ничего такого не показывал, а рабы не осмеливались говорить, если он спрашивал.

На Юге есть большая разница между христианством и религиозностью. Если человек идет к алтарю и вносит в казну церкви деньги, пусть и добытые ценою чужой крови, его называют набожным. Если у пастора рождается отпрыск от женщины, не являющейся женой его, церковь не отпустит ему грех, если эта женщина – белая; а если цветная, это не помешает ему продолжать быть добрым пастырем.

«Внизу здесь – церковь Сатаны, а я стремлюсь туда, Где вольной церкви Божией небесные врата».

Когда мне сказали, что доктор Флинт сделался прихожанином епископальной церкви, я удивилась. Я полагала, что религия оказывает очистительное воздействие на характер людей, но худшим преследованиям со стороны доктора я подвергалась как раз после того, как он стал прихожанином. Речи на следующий день после конфирмации определенно не дали мне никаких указаний на то, что он «отрицается сатаны и всех дел его». В ответ на обычные рассуждения я напомнила, что он только что стал сыном церкви.

– Да, Линда, – ответил он. – С моей стороны это был надлежащий поступок. Я не молодею, да положение в обществе того требовало. Это положит конец всем клятым слухам. Хорошо бы и тебе вступить в эту церковь, Линда.

– Там и без меня предостаточно грешников, – возразила я. – Если б мне было позволено жить по-христиански, с меня и того было бы довольно.

– Ты можешь исполнять то, чего я требую, и, если будешь верна мне, будешь так же добродетельна, как и моя жена, – ответил он.

Я на это указала, что в Библии ничего подобного не сказано.

Его голос стал хриплым от ярости.

– Как смеешь ты проповедовать мне о своей чертовой Библии?! – вскричал он. – Какое имеешь право ты, моя рабыня-негритянка, указывать, чего тебе хотелось бы и чего не хотелось? Я твой хозяин, и ты будешь мне повиноваться!

Неудивительно, что рабы поют: