Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком

В понедельник я вернулась на плантацию и занялась приготовлениями к важному дню. Настала среда. То был прекрасный день, лица рабов сияли не хуже солнечного света. Бедняги были веселы. Они ожидали маленьких подарков от молодой жены и надеялись на лучшие времена под ее управлением. У меня подобных надежд не было. Я знала, что молодые жены работорговцев часто полагают, будто власть и важность лучше всего устанавливать и поддерживать жестокостью. То, что я слышала о молодой миссис Флинт, не давало никаких причин ожидать, что ее власть над ними будет менее суровой, чем власть хозяина и надсмотрщика. Воистину, цветная раса – самые жизнерадостные и склонные к всепрощению люди на лике земном. Тем, что хозяева безмятежно спят по ночам, они обязаны добросердечию рабов своих; и все же хозяева смотрят на их страдания с меньшей жалостью, чем смотрели бы на муки лошади или собаки.

Воистину, цветная раса – самые жизнерадостные и склонные к всепрощению люди на лике земном.

Я встала у дверей вместе с другими, чтобы принять молодую чету. Она оказалась красивой девушкой утонченной внешности, и лицо порозовело от эмоций при виде нового дома. Я подумала, сейчас, вероятно, перед ее внутренним взором возникают картины будущего счастья. Это меня опечалило, ибо я знала, как скоро свет этот затмится тучами. Она осмотрела каждую часть дома и сказала мне, что ее порадовали сделанные мною приготовления. Я боялась, что старая миссис Флинт настроит ее против меня, и приложила все усилия, чтобы угодить.

Для меня все шло гладко, пока не настало время ужинать. Я не столько стыдилась прислуживать за столом на званом ужине – впервые в своей жизни, – сколько опасалась встречи с доктором Флинтом и его женой, которые должны были быть среди гостей. Мне было невдомек, почему миссис Флинт ни разу не являлась на плантацию за то время, пока я приводила дом в порядок. Я не встречалась с нею лицом к лицу пять лет, да и теперь не горела желанием. Она была истой богомолицей и, несомненно, считала мое нынешнее положение ответом на свои молитвы. Ничто не могло доставить ей большей радости, чем увидеть меня униженной и повергнутой в прах. Я теперь была как раз там, где она хотела меня видеть, – во власти сурового, беспринципного хозяина. Она не заговорила со мной, когда устроилась за столом, но ее удовлетворенная, победная улыбка, когда я подавала ей блюдо, была красноречивее всяких слов. Старый доктор в своих демонстрациях был не так сдержан. Он гонял меня и туда, и сюда, и делал особенное ударение на своих словах, когда говорил «твоя хозяйка». Меня муштровали, как обесчестившего себя солдата. Когда все закончилось и был повернут последний ключ в дверях, я добралась до подушки, благодарная за то, что Бог назначил усталым время отдыха.

На следующий день новая хозяйка взялась вести дом. Меня не то чтобы назначили девочкой на побегушках, но я должна была делать все, что скажут. Настал вечер понедельника. Это всегда было время хлопотное. По вечерам в понедельник рабы получали недельный паек. Три фунта[25] мяса, мера[26] кукурузы и, может быть, дюжина селедок на каждого мужчину. Женщины получали полтора фунта мяса, меру кукурузы и то же количество сельдей. Дети старше двенадцати получали половину женского пайка. Мясо рубил и взвешивал бригадир полевых рабочих и складывал на доски перед мясохладобойней. Потом второй бригадир выходил на другую сторону здания, и когда первый выкликал: «Кто берет этот кусок мяса?» – он в ответ называл имя раба. К этому методу прибегали, дабы предотвратить пристрастность в раздаче мяса. Молодая хозяйка вышла посмотреть, как это делается на ее плантации, и вскоре показала характер. Среди стоявших в очереди был очень старый раб, который верно служил трем поколениям семьи Флинт. Когда он прихромал, чтобы получить кусок мяса, хозяйка сказала, что он слишком стар, чтобы выдавать ему довольствие; что черномазые, которые слишком стары для работы, должны питаться травой. Бедный старик! Сколько он выстрадал, прежде чем обрел покой в могиле.

Мы с молодой хозяйкой поладили. В конце недели старая миссис Флинт нанесла еще один визит и надолго заперлась с невесткой. У меня были подозрения о предмете совещания. Жена старого доктора знала, что я могла покинуть плантацию только при одном условии, и весьма желала там меня и оставить. Если бы она доверяла мне так, как я заслуживала, она не испытывала бы страха, что я это условие приму. Садясь в экипаж, чтобы ехать домой, она сказала молодой миссис Флинт: «Не забудь послать за ними как можно скорее». Мое сердце постоянно было настороже, и я сразу сделала вывод, что она говорила о моих детях.