Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком

Следующее утро было воскресным. Мои первые мысли по пробуждении были заняты запиской, которую я должна была послать миссис Хоббс, той леди, у которой жила Эллен. То, что я появилась в городе недавно, было очевидно; в противном случае мне следовало бы раньше осведомиться о дочери. Сообщать этому семейству, что я только что прибыла с Юга, не стоило, ибо возбудило бы подозрения, что меня прятали, и могло навлечь на нескольких людей беду, если не погубить их вовсе.

Я не люблю юлить и всегда неохотно прибегаю к околичностям. Во всех неправедных поступках повинно лишь рабство. Вот и теперь эта система насилия и несправедливости не оставила мне выбора, кроме как солгать. Я начала записку с утверждения, что недавно прибыла из Канады и очень хочу, чтобы дочь пришла повидаться со мной. Потом пришла Эллен и принесла записку от миссис Хоббс, которая приглашала меня в гости и уверяла, что бояться мне абсолютно нечего. Разговор, который состоялся с дочерью, не развеял моих опасений. Когда я спросила ее, хорошо ли с ней обращаются, она ответила утвердительно, но искренности в ее тоне не было, и мне показалось, что «да» она сказала просто из нежелания, чтобы я переживала за нее. Перед уходом она очень серьезно спросила: «Матушка, ты заберешь меня с собой?» Меня опечалило осознание, что я не смогу дать ей крышу над головой, пока не найду работу и не накоплю достаточно средств, а на это могло уйти немало времени. Когда Эллен отдавали в семью миссис Хоббс, было договорено, что она будет ходить в школу. Она прожила здесь два года, теперь ей было уже девять лет, а она едва разбирала буквы. Никаких оправданий этому не было, ибо в Бруклине имелись хорошие общественные школы, в одну из которых ее могли послать, не неся никаких расходов.

Дочь оставалась со мной, пока не стемнело, а потом мы вместе пошли к Хоббсам. В доме меня приняли по-дружески, и все в один голос говорили, что Эллен – способная и послушная девочка. Миссис Хоббс холодно посмотрела мне в лицо и сказала:

– Полагаю, ты знаешь, что мой кузен, мистер Сэндс, отдал ее моей старшей дочери. Когда она вырастет, из нее выйдет отличная горничная.

Я не ответила на это ни словом. Как могла она, не понаслышке знакомая с силой материнской любви и прекрасно осведомленная о родственной связи, соединявшей мистера Сэндса с моими детьми, – как могла она смотреть мне в лицо, вонзая такой кинжал в сердце?!

Меня не удивляло, что они держали мою дочь в состоянии невежества. Мистер Хоббс прежде был богат, но разорился и впоследствии получил незначительную должность в таможне. Вероятно, они рассчитывали когда-нибудь вернуться на Юг, а знаний Эллен для рабыни было вполне достаточно. Мне не терпелось найти работу и заработать денег, чтобы изменить ненадежное положение детей. Мистер Сэндс не сдержал обещания освободить их. В отношении Эллен меня обманули. Какие гарантии у меня были относительно Бенджамина? Я чувствовала, что никаких.

Когда я вернулась в дом подруги, сердце было не на месте. Чтобы защитить детей, необходимо быть самой себе хозяйкой. Я называла себя свободной и иногда чувствовала таковой, но понимала, что не защищена. В тот вечер я села и написала вежливое письмо доктору Флинту, прося его выставить минимальные условия, на которых он бы меня продал; а поскольку я принадлежала по закону его дочери, я написала и ей, присовокупив такую же просьбу.

С момента прибытия я не забывала о дорогом брате Уильяме. Я неустанно расспрашивала о нем и, услышав, что он в Бостоне, отправилась туда. По прибытии в этот город я узнала, что он отправился в Нью-Бедфорд. Я написала туда, и мне сообщили, что он ушел бить китов и сойдет на берег лишь через несколько месяцев. Я вернулась в Нью-Йорк, чтобы найти работу поблизости от Эллен. Там я получила ответ от доктора Флинта, который меня не порадовал. Он советовал вернуться и покориться моим правомерным владельцам, и тогда любая просьба будет удовлетворена. Я дала почитать это письмо подруге, которая его потеряла; в противном случае я представила бы копию моим читателям.

XXXIII Обретенный дом

Теперь главной заботой было получить работу. Мое здоровье значительно поправилось, хотя конечности продолжали беспокоить, опухая, когда я много ходила. Главной трудностью на пути было то, что люди, готовые дать работу незнакомцам, требовали рекомендаций, а я в своем особенном положении, разумеется, не могла получить никаких удостоверений от семей, которым столь преданно служила.