Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком

Однажды знакомая рассказала о леди, которой нужна нянька для младенца, и я сразу же попросилась. Леди сообщила, что предпочла бы женщину, которая уже была матерью и умеет ухаживать за младенцами. Я объяснила, что вынянчила собственных двоих детей. Она задала множество вопросов, но, к огромному облегчению, не потребовала рекомендации от прежних нанимателей. Она родилась и воспитывалась в Англии, и это было для меня обстоятельством приятным, поскольку я слышала, что у англичан меньше предубеждений насчет цвета кожи, чем у американцев. Мы договорились, что испытаем друг друга в течение недели. Испытательный срок удовлетворил обе стороны, и меня наняли на месяц.

Отец наш Небесный оказал мне чрезвычайную милость, направив в эту семью. Миссис Брюс была доброй, благородной леди и оказалась истинным и сочувствующим другом. Еще до истечения оговоренного месяца необходимость часто подниматься и спускаться по лестнице вызвала у меня такие отеки, что я сделалась неспособна исполнять обязанности. Многие леди, даже не задумавшись, рассчитали бы меня, но миссис Брюс приняла меры, чтобы избавить меня от лестниц, и пригласила врача. Я не рассказала ей, что я беглая рабыня.

Я вошла в эту семью с недоверием, которое принесла с собой из рабства, но по истечении шести месяцев обнаружила, что мягкие манеры миссис Брюс и улыбки ее чудесной малютки растопили мое заледеневшее сердце.

Она заметила, что я часто бываю печальна, и ласково спросила о причине. Я много говорила о разлуке с детьми и со всеми родственниками, которые были мне дороги, но не упомянула о постоянном ощущении незащищенности, которое угнетало дух. Я жаждала иметь рядом человека, которому можно раскрыть душу, но была так жестоко обманута белыми людьми, что утратила всякое доверие. Если ко мне обращались с добрыми словами, я думала, что за ними стоит своекорыстная цель. Я вошла в эту семью с недоверием, которое принесла с собой из рабства, но по истечении шести месяцев обнаружила, что мягкие манеры миссис Брюс и улыбки ее чудесной малютки растопили мое заледеневшее сердце. Мой невеликий разум тоже начал развиваться под влиянием ее разумных речей и чтения: эту возможность мне с радостью предоставляли всякий раз, как выдавалась минутка, свободная от обязанностей. Я постепенно становилась более энергичной и жизнерадостной.

Прежнее чувство нависшей опасности, особенно в отношении детей, часто омрачало солнечное настроение темной тенью. Миссис Брюс предложила поселиться у нее вместе с Эллен, но, как бы это ни было приятно, я не осмеливалась согласиться из страха оскорбить семейство Хоббс. Знание о моем сомнительном положении отдавало меня им во власть. Я чувствовала, что для меня важно не ссориться, пока усердными трудами и экономностью я не обеспечу дом для детей. Я была далеко не удовлетворена положением Эллен. О ней плохо заботились. Иногда дочка приезжала в Нью-Йорк навестить меня, но, как правило, при этом передавала просьбу миссис Хоббс купить ей туфли или что-то из одежды. Просьбы сопровождались обещанием возместить затраты, когда мистеру Хоббсу выплатят в таможне жалованье, но почему-то день выплаты не наступал. Таким образом, немало долларов из моих заработков тратились на то, чтобы мой ребенок был сносно одет. Однако это меньшее из зол по сравнению со страхом, что материальные затруднения Хоббсов могут побудить их продать мою драгоценную дочурку. Я знала, что они постоянно общаются с южанами, им часто представлялись возможности это сделать.

Я уже говорила, что, когда доктор Флинт поместил Эллен в двухлетнем возрасте в тюрьму, у нее началось воспаление глаз, вызванное корью. Эта болезнь все еще беспокоила ее, и добрая миссис Брюс предложила, чтобы моя дочь некоторое время пожила в Нью-Йорке и лечилась у доктора Эллиота, известного окулиста. Мне и в голову не приходило, что, обращаясь с подобной просьбой, мать совершает некий неблаговидный поступок. Однако миссис Хоббс сильно разгневалась и отказалась разрешить Эллен приехать. В моем положении было неблагоразумно настаивать. Я не жаловалась, но жаждала быть полностью свободной, чтобы быть своим детям настоящей матерью.

Когда я в очередной раз была в Бруклине, миссис Хоббс, словно извиняясь за свой гнев, сказала, что заплатила своему врачу за лечение глаз Эллен, и на мою просьбу она ответила отказом потому, что не считала безопасным доверять девочку незнакомым людям в Нью-Йорке. Но она один раз заявила мне, что мой ребенок принадлежит ее дочери, и я подозревала: истинным мотивом было опасение, будто я увезу ее собственность. Я молча приняла объяснение, однако знания о южанах не давали поверить в названную причину.

Нет уз сильнее, чем выкованные общими страданиями.