Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком

Следующим утром они с Уильямом пустились в путь в деревню в штате Нью-Йорк, где она должна была поступить в школу-пансион. Казалось, мир лишился света. Мне было нестерпимо одиноко в маленькой квартирке. И когда пришло письмо от леди, часто меня нанимавшей, с просьбой приехать и несколько недель обшивать ее семью, я порадовалась. По возвращении я обнаружила письмо от Уильяма. Он подумывал открыть в Рочестере библиотеку-читальню аболиционистского толка и объединить ее с лавкой, торгующей книгами и писчебумажными принадлежностями. Брат хотел, чтобы мы занялись этим вместе. Мы предприняли попытку, но дело не пошло. В Рочестере мы нашли несколько друзей-аболиционистов, но подобные настроения не были достаточно всеобщими, чтобы такое заведение существовало без убытков. После этого я прожила почти год в семье Айзека и Эми Пост, активно претворяющих в жизнь христианскую доктрину братства всего человечества. Они измеряют ценность человека характером, а не цветом кожи. Память об этих любимых и почитаемых друзьях останется со мной до последнего часа.

XL Закон о беглых рабах

Мой брат, разочаровавшись в своем прожекте, решил отправиться в Калифорнию, и мы договорились, что Бенджамин поедет с ним. Эллен нравилась новая школа, и она была там всеобщей любимицей. Ее историю в школе не знали, а она не спешила рассказывать, потому что не имела никакого желания наживаться на людском сочувствии. Но когда случайно выяснилось, что ее мать – беглая рабыня, в школе были приняты все меры, чтобы увеличить ее преимущества и снизить расходы.

Я снова была одна. Мне необходимо было зарабатывать, и я предпочитала делать это, оказывая услуги тем, кто меня знал. По возвращении из Рочестера я зашла к мистеру Брюсу повидать Мэри, дорогую малютку, которая растопила мое сердце, когда оно было заморожено безрадостным недоверием к ближним. Она быстро росла и сильно вытянулась, но я любила ее не меньше, чем когда она была младенцем. Мистер Брюс снова женился, и мне сделали предложение стать няней для новорожденного. У меня было лишь одно возражение – все то же чувство незащищенности, которое я всегда испытывала в Нью-Йорке, ныне значительно усиленное принятием закона о беглых рабах. Однако я решилась пойти на эксперимент. Мне снова повезло с нанимательницей. Новая миссис Брюс была американкой, воспитанной в аристократическом окружении и продолжавшей в нем жить; но, если у нее и были какие-то предубеждения, касавшиеся цвета кожи, я этого ни в чем не заметила, а к системе рабства она испытывала искреннюю сердечную неприязнь. Никакая софистика южан не могла заставить ее закрыть глаза на гнусность системы. Она была женщиной превосходных принципов и благородной души. Для меня – со дня нашего знакомства и по сей день – миссис Брюс была и остается истинным и сочувствующим другом. Благословенна будь она и ее близкие!

Никакая софистика южан не могла заставить ее закрыть глаза на гнусность системы.

Примерно в то время, когда я вновь вошла в семью Брюс, случилось событие, имевшее катастрофические последствия для цветных людей. Раб Хэмлин, первый беглец, подпавший под действие нового закона, был выдан гончими псами Севера гончим псам Юга. Для цветного населения это явилось началом власти террора. Большой город продолжал жить в вихре сует, и не было ему дела до «кратких и простых деяний бедняков»[41]. Но в то время как высший свет внимал волнующему голосу Дженни Линд[42] в «Метрополитен-Холле», дрожащие голоса бедных преследуемых цветных людей возносились в му́ке и мольбе к Господу из церкви Сиона. Многие семьи, прожившие в этом городе по двадцать лет, теперь бежали. Многие бедные прачки, которые тяжким трудом скопили себе на уютный дом, были вынуждены пожертвовать его обстановкой, торопливо распрощаться с друзьями и пытать счастья среди незнакомцев в Канаде. Не одной жене стала ведома тайна, доселе неизвестная: что муж ее – беглец и должен покинуть ее ради собственной безопасности. Что еще хуже, не один муж обнаружил, что его жена бежала из рабства много лет назад, а поскольку «ребенок следует положению матери», возлюбленных детей теперь дозволено законом хватать и увозить в рабство. Повсюду в скромных обиталищах воцарились ужас и страдания. Но какое дело было законодателям «господствующей расы» до крови, которая лилась из попранных ими сердец?