Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком

Время от времени я получала весточки от доброй старой бабушки. Сама она была неграмотна, но нанимала других писать за нее. Далее следует выдержка из одного из ее последних писем:

Дорогая дочь, не могу надеяться свидеться с тобою на земле, но молюсь Богу, чтобы Он свел нас там, где боль больше не будет терзать мое слабое тело, где больше не будет скорби и разлуки с детьми. Бог обещал нам это, если мы будем верны до конца. Старость и слабое здоровье ныне лишают меня возможности ходить в церковь; но Бог со мною здесь, дома. Благодари своего брата за его доброту. Люби его крепко и вели ему помнить Творца во дни его юности и стремиться встретиться со мной в царствии Отца. Передавай мою любовь Эллен и Бенджамину. Не бросай его. Вели ему от меня быть добрым мальчиком. Стремись, дитя мое, воспитать их как детей Божьих. Да защитит Он тебя и да позаботится о тебе, такова молитва твоей любящей старой матери.

Эти письма и веселили, и печалили меня. Я всегда радовалась, получая весточки от доброй, верной старой подруги моей несчастливой юности; но ее послания, полные любви, заставляли сердце жаждать свидания с нею, пока ее не забрала смерть, и я оплакивала невозможность. Через несколько месяцев после возвращения из Новой Англии я получила письмо, в котором она писала: «Доктор Флинт умер. Он оставил опечаленную семью. Бедный старик! Надеюсь, он примирился с Богом».

Я вспомнила, как доктор обманом лишил бабушку денег, заработанных трудом и по́том, которые она давала взаймы хозяйке; как он пытался обманом лишить ее свободы, которую обещала хозяйка, и как преследовал ее детей, – и подумала про себя, что она была лучшей христианкой, чем я, если сумела полностью простить его. Сказав, что весть о смерти прежнего хозяина смягчила мои чувства к нему, я покривила бы душой. Есть грехи, которые не похоронит даже могила. Этот человек был ненавистен мне, когда был жив, а память о нем ненавистна и сейчас.

Сказав, что весть о смерти прежнего хозяина смягчила мои чувства к нему, я покривила бы душой.

Его отбытие из этого мира не уменьшило нависшей надо мною опасности. Он грозил бабушке, что его наследники будут держать меня в рабстве и тогда, когда его не станет, что я не буду свободна, пока жив хотя бы один из его детей. Что до миссис Флинт, мне приходилось видеть ее и после более тяжелых потерь, чем та, которой, по моему разумению, явилась для нее смерть мужа, ибо она похоронила нескольких детей; однако я ни разу не замечала, чтобы ее сердце от этого смягчилось. Доктор умер в расстроенных денежных обстоятельствах и мало что завещал наследникам, если не считать той собственности, до которой он был не в силах дотянуться. Я прекрасно сознавала, чего стоит ожидать от семейства Флинтов, и страхи подтвердились письмом с Юга, призывавшим меня быть настороже, поскольку миссис Флинт открыто заявила, что ее дочь не может позволить себе потерять такую ценную рабыню, как я.

Я пристально следила за приезжающими с Юга через газеты, но однажды вечером в субботу, будучи очень занята, забыла просмотреть «Ивнинг Экспресс», как делала обычно. Я спустилась за газетой в гостиную ранним утром и обнаружила, что слуга собирается ее сжечь. Я забрала газету и изучила список прибывших. Читатель, если ты никогда не был рабом, то не сможешь вообразить острое ощущение страдания, пронзившее сердце, когда я прочла имена мистера и миссис Додж, остановившихся в гостинице на Кортленд-стрит. Гостиница была третьеразрядной, и это обстоятельство убедило меня в истинности долетевших слухов о том, что они ограничены в средствах и нуждаются в моей ценности – в том выражении, в каком они понимали эту ценность; а именно – в долларах и центах.