Я родилась рабыней. Подлинная история рабыни, которая осмелилась чувствовать себя человеком

Я поспешила с газетой к миссис Брюс. Ее сердце и объятия всегда были открыты для любого человека в беде, и она неизменно тепло сострадала моим бедам. Невозможно было понять, насколько близок враг. Он мог ходить мимо нашего дома, пока мы спали. Он мог в этот самый момент поджидать в засаде, чтобы броситься на меня, если я отважусь выйти за дверь. Я никогда не видела мужа молодой хозяйки и поэтому не смогла бы отличить его от других незнакомцев. Было поспешно отдано распоряжение закладывать экипаж, и, плотно занавешенная вуалью, я последовала за миссис Брюс, снова взяв в изгнание ее дитя. После разнообразных поворотов, пересечений и петель по собственным следам карета остановилась у дома одной из подруг миссис Брюс, где меня любезно приняли. Миссис Брюс сразу же вернулась домой, чтобы проинструктировать домашних, что им говорить, если кто-нибудь придет с расспросами обо мне.

Повезло, что вечернюю газету не сожгли до того, как мне представилась возможность изучить список прибывших. Вскоре после возвращения миссис Брюс домой несколько людей пришли разузнать обо мне. Один спрашивал обо мне, другой – о моей дочери Эллен, а третий сказал, что у него при себе письмо от бабушки, которое ему поручили вручить лично.

Им говорили:

– Она жила здесь прежде, но уехала.

– Давно ли?

– Не могу знать, сэр.

– Вы знаете, куда она направилась?

– Не знаю, сэр.

И двери закрывались.

Этот мистер Додж, который претендовал на меня как на свою собственность, прежде был янки-разносчиком на Юге; потом стал торговцем и, наконец, заделался рабовладельцем. Он сумел втереться в так называемое «высшее общество» и жениться на мисс Эмили Флинт. Между ним и ее братом произошла ссора, и брат отхлестал его плетью. Это привело к семейной вражде, и он предложил жене переехать в Виргинию. Доктор Флинт не оставил ему никакой недвижимости, а его собственные средства были ограничены, в то время как жена и дети зависели от его заработков. При этих обстоятельствах вполне естественно, что он приложил все усилия, стараясь прикарманить меня.

У меня был цветной друг, мужчина из одного со мною городка, в котором я была уверена, как в себе самой. Я послала за ним и рассказала, что мистер и миссис Додж прибыли в Нью-Йорк. Я попросила его заглянуть к ним, чтобы расспросить о друзьях на Юге, с которыми семейство доктора Флинта было хорошо знакомо. Он решил, что это будет вполне благопристойный предлог, и согласился. После отправился в гостиницу и постучался в дверь номера мистера Доджа, которую открыл сам джентльмен и ворчливо спросил:

– Что привело тебя сюда? Откуда ты узнал, что я в этом городе?

– О вашем прибытии написала вечерняя газета, сэр, и я заглянул, чтобы расспросить миссис Додж о моих друзьях на родине. Я и не предполагал, что это может кого-то оскорбить.

– Где та негритянка, которая принадлежит моей жене?

– Какая негритянка, сэр?

– Ты прекрасно знаешь! Я имею в виду Линду, которая сбежала с плантации доктора Флинта несколько лет назад. Осмелюсь предположить, что ты ее видел и знаешь, где она.

– Да, сэр, я ее видел и знаю, где она. Вам ее не достать, сэр.

– Скажи мне, где она, или приведи ко мне, и я дам тебе шанс купить ее свободу.

– Не думаю, что от этого будет какой-то толк, сэр. Я слышал, что она скорее отправится на край света, чем станет платить какому бы то ни было мужчине или женщине за свою свободу, поскольку считает, что имеет на нее право. Кроме того, она не могла бы этого сделать, даже если бы захотела, поскольку потратила сбережения на образование детей.

Я устала бегать с места на место. За мной охотились половину жизни, и казалось, охота никогда не кончится.

Это очень рассердило мистера Доджа, и разговор продолжился на повышенных тонах. Мой друг опасался приходить в дом, где я жила, но позднее в тот день я получила записку. Я и прежде полагала, что они приехали с Юга зимой не ради увеселительной прогулки, а теперь природа их дела прояснилась окончательно.

Миссис Брюс пришла ко мне и стала уговаривать следующим же утром уехать из города. Она сказала, что за ее домом следят и, вполне возможно, найдут подсказки касательно моего местонахождения. Я отказалась последовать ее совету. Она умоляла с серьезностью и теплотой, которые должны были растрогать мое сердце, но я пребывала в озлобленном и мрачном настроении. Я устала бегать с места на место. За мной охотились половину жизни, и казалось, охота никогда не кончится. Я жила в этом огромном городе, невиновная ни в каком преступлении, но не решалась помолиться Богу ни в одной церкви. Донесся звук колоколов, звонивших к обедне, и я с презрительным сарказмом обронила:

– Интересно, проповедники нынче выбрали темой «Господь помазал меня… проповедовать пленным освобождение и узникам открытие темницы»[44]? Или будут проповедовать от стиха «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними»[45]?