Прежде мне никогда не было так хорошо в чьем-либо обществе. Я ощущал спокойствие и особенный комфорт, но, кроме этого, было еще что-то, что-то заключенное в ней самой, в мисс Лайджест. Ее манера говорить, преисполненные изящества движения, мягкий бархатный голос все привлекало меня, доставляло непонятное удовольствие. Как бы там ни было, в моих глазах она затмила всех женщин, каких я когда-либо знал. Возможно, именно так себя чувствует каждый, кто никогда не искал идеалов, будучи уверенным в их принципиальной невозможности, а потом вдруг нашел, и мысль о том, что один этот человек вобрал в себя все черты, которые и представить было трудно в правильной и красивой совокупности, кажется поначалу абсурдной и нереальной.
Несмотря на наше довольно долгое общение, мисс Лайджест оставалась для меня непредсказуемой. Зная ее принципиальность, ее прямоту и открытость, все равно никогда нельзя было с точностью сказать, что она сделает через минуту. Тогда, когда мне казалось, что в ответ на мои слова она просто поднимет на меня грустный глубокий взгляд, она откидывалась в кресле и отпускала какое-нибудь ироничное замечание. Она не уставала удивлять меня, и я снова и снова понимал, как мало ее знаю. Это ощущение особенно усиливалось в те редкие мгновения, когда я случайно перехватывал взгляд, которым она исподволь смотрела на меня.
Пару раз мне доставляли телеграммы, но в них не сообщалось ничего нового, и я, прочитав, выбрасывал их, а кого-нибудь из Грегори-Пейдж отправлял на станцию с ответами.
Мой верный Уотсон, теперь обремененный брачными узами, уехал в Лондон, пообещав вернуться через несколько дней или тогда, когда я его специально извещу телеграммой. По его словам, дома меня не ждали никакие срочные дела. Я попробовал намекнуть мисс Лайджест, что могу переехать в гостиницу, дабы не быть бесполезным гостем, но она не захотела ничего даже слышать об этом и велела впредь не сердить ее подобными предложениями.
— Что ж, я закончил, мисс Лайджест. Мы можем это обсудить прямо сейчас, если хотите, — я повернулся к ней, возвращая статью.
Мисс Лайджест развернулась на стуле и отложила перо:
— Ну и как вы ее находите? — поинтересовалась она.
— Статья хорошая, но я могу высказать несколько своих замечаний, если позволите.
— Я их с удовольствием выслушаю, мистер Холмс. Что за замечания?
— Во-первых, меня немного озадачило, почему, говоря о современной систематизации английских исторических документов, вы ни словом не обмолвились об этом вашем новом каталоге. Вы ведь сами говорили мне, что он станет новым словом в этой области.
Мисс Лайджест обтерла правую руку носовым платком, пытаясь избавиться от чернильных следов.
— Дело в том, что я собираюсь написать отдельную статью о своем каталоге, — ответила она, — и там я подробно опишу все его основания. Впрочем, мне, возможно, действительно стоит хотя бы упомянуть здесь о предстоящей публикации на этот счет. Может быть, вы и правы, мистер Холмс.
— Во-вторых, — продолжил я, — мне кажется, что вы чрезмерно пытаетесь доказать свою точку зрения на обсуждаемый предмет.
— Чрезмерно? Как такое может быть?
— Ну, я хочу сказать, что вы слишком стараетесь убедить даже ваших явных оппонентов. Убедить всех все равно не удастся, поэтому вам, возможно, стоит сбавить напор и более спокойно приводить свои доказательства.
— Что еще? — улыбнулась она.
— А вы не хотите на это ответить?
Она пожала плечами в знак смирения:
— Я всегда стараюсь перетянуть на свою сторону как можно большее количество ученых и простых читателей, и такой, как вы выразились, напор — естественное следствие этого стремления.
— Ну и в-третьих, — подытожил я, — я бы отметил общий эмоциональный тон статьи.
— По-вашему, статья слишком эмоциональна? — удивилась мисс Лайджест.
— Да. Думаю, вы могли бы писать суше и жестче, и труд от этого только бы выиграл.
— Издатель всегда говорит мне, что я пишу чересчур сухо и просит немного смягчать стиль!
— Что ж, тогда вам, конечно, стоит оставить все как есть. Однако я твердо убежден, что научные работы требуют лаконичного и трезвого стиля, без всяких красочных метафор и эпитетов. Ваша статья, слава богу, достаточно лаконична и упорядочена, но я несколько раз заметил, как ваше желание доказать ту или иную мысль берет верх над содержанием этой мысли.
— Я доверяю себе, — сказала она, пожимая плечами, — если я уверена в своем знании, я рассказываю о нем без всякого труда и доказываю другим без усилий. Все мои знания — часть меня, они льются на страницы сами по себе, и для меня было бы неестественным прилагать какие-то усилия для коррекции собственного стиля, тем более что, на взгляд многих, он не так уж и плох.
— Я и не говорю, что он плох, мисс Лайджест. Помните, я сказал вам, что ваш стиль мне понравился с самого начала, как только я начал читать вашу «Британскую полиграфию». Теперь я лишь говорю о том, чего ему не хватает до идеала, каков он есть в моем понимании.