Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал

— С тех самых пор, как я поняла, что половина всего дела держится именно на его личном благоволении.

— Тогда я повторяю, что вам можно ожидать его благоволения лишь тогда, когда он сам придет к выводам по делу, противоречащим всему, что он делал раньше.

— То есть как это «самостоятельно»?

Я улыбнулся, разжигая свою трубку:

— Я имею в виду, что мне придется убедить его в том, что все расследование является его и только его заслугой.

Ее бровь поползла вверх:

— Но это несправедливо! — сказала она, справившись с первыми чувствами.

— Я не позволю, чтобы все, что вы делаете, просто так кануло в лету или, того хуже, досталось Лестрейду в качестве трофея!

— Я не слишком честолюбив и в случае, когда придется выбирать между личной славой и вашим спасением, без колебаний выберу второе.

— Весьма благородно с вашей стороны, мистер Холмс, но мне все равно не нравится даже сама постановка этой альтернативы.

— Ничего не поделаешь, — я пожал плечами, с улыбкой наблюдая за ее возмущением, — мне часто приходится оставаться в тени ради достижения главной цели.

Она вздохнула, не в силах смириться с тем, что я говорил:

— Доктор Уотсон как-то сказал мне, что вы отказываетесь от славы и даже от вознаграждения по многим причинам. Это так?

— Да. Часто я не требую официального признания моего участия в деле потому, что само дело не представило для меня существенных трудностей или просто не было интересным.

— Ну, это можно понять. Все знают, что ваша слава зиждется на громких и запутанных делах.

Я кивнул:

— А в тех случаях, когда дело решено, но не получает огласки, я довольствуюсь признанием клиента и близких мне людей, например, Уотсона.

— Знаете, мне бы все же не хотелось, чтобы в моем деле вы отступили в сторону, когда придет время делить пирог. Если вы так сделаете, я подам в какую-нибудь центральную газету опровержение и расскажу всю правду.

Я рассмеялся:

— Очень мило, мисс Лайджест! Но вы, по-моему, взялись резать этот пирог еще до того, как это пришло в голову даже Лестрейду, да и вообще рановато. Как ни грустно признавать, дело остановилось, и мне пока не за что требовать славы.

Она улыбнулась:

— Вы же сами просили, чтобы я в вас верила, и я уже привыкла верить, ее лицо вдруг приняло озабоченное выражение, но через секунду она с неожиданным блеском в глазах посмотрела на меня.

— Так вы говорите, дело остановилось? И вы сегодня тоже свободны?

— Да, а в чем дело?

— Я подумала, что, может быть, вы хотите расширить территорию нашей прогулки и посмотреть на здешние пейзажи. За тем приходом открываются замечательные виды! — Я согласен. Когда мы отправимся?

— Прямо сейчас, если вы ничего не имеете против, — она оглядела мой спортивный пиджак и короткие брюки, заправленные в сапоги, — ваша одежда будет очень кстати: там, возможно, придется пробираться сквозь траву.

— Тогда ваша тоже, — ответил я, бросив взгляд на ее черный брючный костюм, очевидно, тот, о котором говорила миссис Коннор. Мисс Лайджест не утрачивала в нем ни капли своей женственности: хорошо подогнанные по фигуре, жилет, пиджак и брюки делали ее еще более изящной.

Мы вернулись в дом, чтобы предупредить всех, что уходим, в холле нас встретила Мэри. Она стирала с мебели пыль, но, услышав шаги хозяйки, обернулась и подошла к ней.

— Мэри, — обратилась к ней мисс Лайджест, — будьте добры, передайте Келистону, что мы с мистером Холмсом отправляемся на прогулку. Пусть не готовят нам чай заранее.

— Это все, мэм?

— Да. Впрочем, нет. Если ко мне приедет кто-нибудь, скажите, что я ушла с мистером Холмсом по важному делу, о котором вы ничего не знаете.

— Хорошо, мэм. Я все передам Джорджу и…

— Джорджу? — глаза мисс Лайджест вспыхнули смехом, но лицо тронула только сдержанная улыбка. Она хотела еще что-то сказать, но горничная так побелела, что мисс Лайджест, как видно, стало жаль ее.

— Я хотела сказать… мэм, я…

— Успокойтесь, Мэри, — она чуть коснулась рукой ее плеча, — передайте ему все, что я сказала.

Мэри подняла глаза, а мисс Лайджест направилась к выходу, но тут же обернулась:

— Да, и подайте мою шляпу, пожалуйста.

Перед нами открылся восхитительный вид: зеленая равнина с видневшимися кое-где желтыми пятнами, знаменовавшими осень, представляла собой вогнутую чашу, края которой переходили либо в холмы, либо в дороги. Невысокие холмы имели округлые вершины и обросли как-то неравномерно, а между участками зелени на них виднелись залежи красной глины. Травяную гладь равнины не пересекала ни одна тень, так как солнце вошло в зенит, но ее делили на сектора прямые дороги, разбегавшиеся в разных направлениях и скрывавшиеся между холмами. С возвышения, на котором мы стояли, эти дороги казались не толще ниток, вплетенных в пятнистое желто-зеленое полотно.

— В этом есть что-то завораживающее, — сказал я после долгого молчания.

— Да, — согласилась мисс Лайджест, с блаженной улыбкой продолжая глядеть в просторы перед собой, — но вы даже не представляете, до чего здесь прекрасно лунной ночью! Несколько раз я специально ходила сюда в полнолуния. Хотите спуститься вниз?

— Разумеется.