Я шкурой помню наползавший танк

– Нужда заставила, – оправдывается перед нами один из них, возрастом постарше, а у самого голос поджат, как хвост провинившегося пса. – Работы никакой, это Сергей Иванович вам подтвердит, а за танковую броню прилично платят.

В сотне метров еще один добытчик металлолома. И хотя мотоциклетная коляска загружена по самую завязку, хозяин транспортного средства продолжает копаться в железном хламе.

– Подорваться не боитесь? – задаю нескромный вопрос.

– Жизнь такая, что ее не жаль, – ответил сердито и, споткнувшись о гаубичный снаряд, разражается фразой, которую невозможно привести даже в умягченном варианте.

НА ЭКСКУРСИЮ – В АД

Добыча металлолома в речной излучине поставлена на широкую ногу. Возле сада – бывшего пристанища волчьей стаи – знакомый с прошлого раза минный тральщик. На броне – свежие распилы, рядом – срезанные детали, в том числе фара с треснувшим стеклом. И ни одной живой души в обозримом пространстве. Похоже, «металлисты», при виде подозрительной компании спрятались и сейчас наблюдают из дальних кустиков. Спустя пять минут рядом с тральщиком останавливается еще одна легковушка.

– И ты, Василий, тоже на экскурсию пожаловал? – грозно вопрошает Ротта. – Да ещё с семейством…

Вижу, что Сергею хочется добавить к сказанному что-нибудь покрепче, однако сдерживает себя. В салоне автомобиля, кроме главы семейства, жена, сын-подросток и девчушка лет трех от роду.

– Да так, – засмущался Василий. – Хотели, Сергей Иваныч, просто одним глазком взглянуть…

– А о последствиях думал? – вконец осерчал голова. – Вот вам мой совет: пока сапёры не очистят всю территорию, сюда ни ногой!

От изувеченного тральщика двигаемся пешком к братской могиле.

– Не додумались, – ворчит провожатый, продираясь сквозь побеги одичавшего сада. – А надо было хоть парочку хризантем захватить. Всё же люди похоронены.

Похоронная команда в волчий угол ещё не успела добраться. На ней, как и в прошлый наш приезд, ветер перелистывает страницы молитвенника в мягком переплете. Только основательно подпорченные прошедшими во время нашего отсутствия дождиками.

– Не по-людски все это, – продолжает ворчать провожатый. – Прикопали подальше от глаз, даже крест не поставили…

– Может, мародеров побоялись? Мне в Осыково одна тётка рассказывала, как местные мужики из блиндажей солдатские пайки мешками тащили, убитым карманы выворачивали. Да и ваши земляки хороши… Приоделись в камуфляжку с чужого плеча, танки режут, снаряды в подвал тащат… Впрочем, можете не отвечать. Сам понимаю – война вроде грязной лужи, трудно перейти и не испачкаться. Да и угрызения совести такая штука, что блузку из нее не сошьёшь и бутерброд с салом не соорудишь…

Постояли для приличия у могилы в волчьем углу еще минуту и пошли туда, где у танка-тральщика стояла наша машинёшка. Однако даже на расстоянии мне продолжал чудиться шорох страниц молитвенника, которые листал свидетель разыгравшейся здесь трагедии бродяга-ветер.

СТАКАН САМОГОНКИ ЗА РИСК

В прифронтовой зоне время измеряется не сменой времен года, а малым промежутком между двумя бомбардировками. Поэтому даже насыщенное событиями первое военное лето показалось бабочкой-однодневкой. Только что утоляла жажду росой с лепестков версилии и вот уже она бездыханна, как облетевший лист серебристого лоха.

Собственно, осень я впервые увидел на перекрестке двух полевых дорог. Да и то потому, что многократно контуженный в битвах за урожай комбайн перегородил проезд.

Кабина железного старца обитаема. Однако комбайнер упорно отказывается обратить внимание на сигналящую машинёшку. Наверное, наши вопли застревают в припудренных густой пылью стеклах, или же внимание мужика сосредоточено на огромном бутерброде.

– Помнишь, у Николая Ильича такую же картинку наблюдали? – спрашивает кормчий. – И как он велел не мешать перегородившему дорогу трактористу спокойно выпить чарку и закусить? Ильич подчиненного даже оправдал: «Его смена окончена, а работник он милостью Божьей. Такому можно и простить маленький грех. Да и жена у мужика, не приведи Господи. Чарку если и нальёт, то обязательно туда пару капель яду добавит». Добрый он чересчур, твой дружок Николай Ильич…

Однако старейшина земледельцев степи донецкой не такой уж и добрячок, каким его сейчас пытается представить Вольдемар. У излишне мягкосердечного председателя колхоза пашни едва ли выглядят вроде прибранных к Троицыному дню светёлок.

Да и сам Николай Ильич – истинный сын степи донецкой, верующий в их магическую силу человек. В частности, он доказывает, что именно энергетика Дикого поля явила миру его земляков – первую трактористку планеты Прасковью Ангелину, борца Илью Мате, современного богатыря Диму Халаджи, который превзошел продержавшийся пару тысячелетий рекорд древнего грека Бибона.

Честно признаться, рассуждения старейшины землепашцев я воспринял снисходительно. Уж если кулик хвалит собственное болото, то человек и подавно должен петь хвалебные оды своей малой родине. Однако последовавшее за внеплановой остановкой на перекрестке знакомство с молодой особой заставило меня уверовать в энергетику Дикого поля.