Я шкурой помню наползавший танк

– Жизнь чабана, конечно, не мёд, – соглашается Михаил и ерошит холку тысячекилограммового быка. – Не балуй, чертяка… Вот только поменять ее никак не получается… Когда колхозную отару вывезли на мясокомбинат, я вернулся в Безымянное, где у меня хата. Даже начал прикидывать, как расширить жилплощадь, чтобы пускать на лето пляжников. У нас многие только этим и живут… Но стоило весной жаворонку подать голос, как заскучал я. Выбил в счет имущественного пая вот эти хоромы, купил ягнят и вот этого бычка… Глядите, какой красавец вымахал… И уж совсем ожил, когда выгнал маленькую отару на пастбище.

У академика Фёдора Конюхова тоже есть свой дом. И художественная мастерская, где на полотнах плещутся океанские сквозняки, дыбятся пики мыса Горн, плывут вровень с воздушным шаром облака.

Однако не сидится путешественнику в четырёх стенах. Видно, есть на белом свете вещи, за которые человек без колебания готов отдать уютное кресло перед телевизором.

УВИДЕЛ ИСТОЧНИК ВО СНЕ

Говорят, собака или другая, существующая бок о бок с человеком живность со временем делается похожей на хозяина. Внешне, а главное – характером. И если так, то Михаил Приходько – добрейшая душа.

Никто из его подданных не проявил к гостям вражды. Ни круторогий козёл разбойничьего вида, ни чёрный, как грозовая туча, волкодав, ни тысячекилограммовый бык, который весьма благосклонно воспринял ладонь чужака на литой холке.

Впрочем, обитающие в окрестных балках вопсы (помесь волка и собаки), а также новосёлы прифронтовой степи – шакалы – особой свирепостью не отличаются. Никто из них не польстился на выводок черных поросят, а неизвестные в камуфляже, играючись, застрелили всех до единого.

Об этом хозяин обители у черта на куличках поведал мне, когда мы втроем шли на водопой. Миша, гость и ведомый на поводке толщиной в шнурок от башмаков тысячекилограммовый бык.

На водопое, у степной криницы, вновь вспомнился знаменитый путешественник.

В одной из газетных публикаций я писал об этом, что координаты единственного источника пресной воды в селе Атманай, где упокоились родители Конюхова, Фёдор увидел во сне.

Точно таково происхождение и степной криницы. Правда, Миша несколько иначе распорядился открытием. Он, по примеру Конюхова, не возвёл рядом с источником часовенку, а соединил криницу стометровой канавой с пересохшим прудом.

– Теперь, – рассмеялся хозяин обители у черта на куличках, – даю себе перед сном установку – увидеть и другие родники. Я их потом вызволю из подземного заточения. И заодно попрошу Господина нашего, чтобы он подсобил мне в этом деле… Ведь по прямой до линии фронта и трех километров едва ли наберется. А война, как известно, человеческие планы в расчёт не берёт…

Обратную дорогу нам с водителем вновь скрашивал своими стихами сивобородый поводырь. Каюсь, слушал краем уха, ибо продолжал думать о Фёдоре и Михаиле.

Они даже не знакомы друг с другом, идут по жизни совершенно разными путями.

Один – по океанам, льдами Гренландии, рука об руку с облаками. Пути-дорожки чабана поскромнее. И пролегли они по холмам, которые сегодня сотрясает артиллерийская канонада.

Но они – настоящие мужики. Сродственные души. И малость не от мира сего. Ведь небеса только избранным позволяют увидеть во сне координаты сокрытых источников, которые утоляют жажду и исцеляют душу от скверны. Ну а ядовитое растение анчар, как известно, в приазовской степи не водится.

Часть шестая Однорукие вареники – высший пилотаж

ПИВНУШКА «ШПАЛА» – ПРИЮТ ИНВАЛИДОВ

Война у меня до сих пор ассоциируется со скрипом колёс и судорожным перезвоном солдатских медалей. Каждое утро я просыпался от этих звуков и бежал к окошку, чтобы поглядеть на вереницу инвалидных тележек, которые тянулись с верховий усыпанной угольным штыбом улицы.

Это чёрная улица впадала в привокзальную площадь станции Рутченково, где витал тяжелый запах жидкости для пропитки железнодорожных шпал и пропущенного через хилые организмы инвалидов пива. Исходил он из пивнушки, официально именуемой буфетом № 26. Правда, местные торговую точку именовали «Шпалой», имея в виду материал, из которого военнопленные немцы возвели её стены.

В кильватере утренней процессии на буксире двигалась тележка увечного танкиста Пастернака. Списанные войной в отставку шахтёры не могли оставить умирать от жажды безногого однорукого собрата. В пивнушке Пастернака водружали на самый прочный бочонок и подносили бокал.

Зато возвращался домой танкист с полным комфортом. Его вместе с тележкой увозила в тачке жена, с черными от угольной пыли и горя щеками шахтёрка Клава.

Теперь тележки на скрипучих колесиках не мастерят. Да и медалей на груди новоявленных калек пожиже. Но история повторилась. Снова к пивнушкам потянулись пропущенные через жернова войны молодые парни и мужики, чтобы утопить в бокале фантомные боли от оставленных на хирургическом столе конечностей.

СТОНАЛ ПОД ТРАКАМИ АСФАЛЬТ