Я шкурой помню наползавший танк

Но Аркаша сбежал в глубокий тыл после первой бомбардировки, оставив на попечение сестры Аннушки ключ от капризной калитки и кобелька Валета.

Аннушка, приятная во всех отношениях дама почтенного возраста, питейные заведения обходила десятой дорогой и, следовательно, кормить кобелька не забывала. Благодаря её стараниям Валет растолстел до такой степени, что пришлось расширить лаз в дощатую конуру.

Приход Аннушки узнавал по скрипу калитки и приветственному лаю Валета. Однако в то утро вместо скрипа услышал неясную возню. Никак, подумалось, беглый Аркаша вернулся? И успел спозаранку причаститься?

Увы, у строптивой калитки возилась стопроцентная трезвенница. Уловив затылком мой недоуменный взгляд, попросила найти управу на раскапризничавшийся замок:

– Руки ходуном ходят, – объяснила Аннушка.

Вообще-то, задавать вопросы расстроенным дамам не рекомендуется. Можно нарваться на грубость. Или, что еще горше, заполучить слезливую исповедь. Но здравые мысли пришли позже, после того, как с языка соскользнуло:

– С вами всё в порядке?

– Как сказать, – ответила Аннушка. – Ездила вчера за пенсией. На ту сторону.

– Удачно-то хоть?

– Деньги получила. Однако натерпелась выше крыши.

– Представляю, какие там сейчас очереди, – посочувствовал я. – Опять же, вчера в районе блокпостов сильно шумели.

– Если бы только. Дедок древний прямо на блокпосте помер. Народ, ясное дело, стал требовать, чтобы покойника убрали с дороги. Не переступать же через него. А военные хохочут: «Топайте, тётки, смело. У деда глаза хоть и открыты, но под юбку он уже заглянуть не сподобится».

– Неужели за войну к смертям так и не привыкли? Сутки почти миновали, а вас колотит…

– Это сегодняшнее. Воду вечером дали, так половину ночи постирушкой занималась. С утреца начала белье на балконе развешивать, а оно как хрястнет над головой. И тут же ветка тополя на простыни упала, а за ней вторая. Пулями сшибло. Ну, меня и начало колотить…

СМЕШАЛИ С ДЕРЬМЕЦОМ ОКОЛИЦУ

Начавшиеся во второй половине дня пострелушки плавно переросли в фазу вечернего противостояния. С трехминутным интервалом по дырявым бакам нефтеперегонного завода зашлепали мины восемьдесят второго калибра. Потом расплевалась скорострельная пушка боевой машины пехоты.

Сама БМП притаилась в складах горной выработки, однако изрыгаемые ею трассеры отчетливо просматривались с моего НП. Мелкокалиберные снаряды расчертили сумерки алым пунктиром и вонзились в бок рукотворной горы, откуда, надо полагать, минометная обслуга посылала гостинцы.

Спустя четверть часа трассеры нащупали цель. На отвале, маковку которого прежде венчали молодые тополя, а теперь – оглодки стволов, полыхнуло зарево и эхо детонирующих боеприпасов припрыжку поскакало по крышам.

И хотя вечерние пострелушки на том прекратились, народ продолжал бодрствовать в ожидании ночного концерта, который, как правило, начинался около ноля часов или чуток попозже.

Обычно вслед за подголосками-пулеметами на сцену выползали басы тяжелых калибров, чьи железные глотки наводили ужас на дам и робких козодоев.

В половине второго ночи оратория войны идёт на убыль. Или, же наоборот, дополняется орудиями сто пятьдесят второго калибра. И тогда земля под ногами, словно почуявшая волка лошадь, начинает вибрировать.

Эта дрожь проникает в самое нутро. Избавиться от неё невозможно ни крепким чаем, ни солёным словом. Единственное утешение – сигарета. Она помогает мне коротать ночи на НП и считать секунды, которые заполняют промежуток между выстрелом и разрывом.

Тишина наступила перед самым рассветом. Расплющиваю последний окурок в пепельнице и отправляюсь спать. Как говорил кабельный электромеханик и драматург Леонид Олейник, «в солому», намекая на материал, которым набивали в мореходном училище матрацы.

Но лучше бы я продолжал бодрствовать. И тогда бы эффект от близких разрывов оказался менее ошеломляющим. Я на несколько мгновений даже выпал в состояние прострации. А когда обрёл способность соображать, подхватил с письменного стола фотоаппарат и выкатился во двор.

– Что происходит? – встревоженно спросила хозяйка.

– Ничего нового. Просто смешивают околицу с дерьмецом мусорной свалки…

Сделав с крыльца несколько снимков, я, в поисках более удачного кадра, толкнулся за калитку. Однако тут же включил задний ход. Время, конечно, раннее, но есть риск нарваться на случайного прохожего. Представляю, как бы удивился человек, увидев на перекрестке мужика в трусах, но с фотоаппаратом…

Впрочем, улицы были безлюдны, словно всё живое вымело рёвом взрывчатки. И только порожденная снарядами пыль продолжала сползать к подножию горного отвала, который с расстояния в неполный километр выглядел сорвавшимся с цепи вулканом.

БОЕВЫЕ ТРОФЕИ САШИ НИКОЛАЕВИЧА