Я шкурой помню наползавший танк

– Это – памятник, – объясняет Юрий Иванов. – Можно сказать, самоделка. Вообще-то, памятники устанавливают знаменитым личностям, государственным мужам, павшим на поле брани воинам. А наш – дань борам, которые погибли в самом расцвете сил… В качестве исходного материала использовали то, что подобрали в окрестностях. Хвостовик реактивного снаряда, несущую ступень баллистической ракеты… Их целых три штуки подбили на подлете к Саур-Могиле.

Я хотел насобирать букет полевых ромашек, чтобы возложить его к памятнику, однако от затеи пришлось отказаться. Осенняя засуха убила в округе все цветы. Поэтому не оставалось ничего другого, как молча постоять в обществе вечнозеленых подранков, а чуть погодя окинуть прощальным взглядом едва видную отсюда поднебесную лачугу.

ПОД СОЗВЕЗДИЕМ БОЛЬШОЙ МЕДВЕДИЦЫ

Наш водитель в категорической форме выдвинул ультиматум:

– Или мы делаем перерыв в поездках вдоль линии фронта, или я уволюсь к чертовой бабушке! Надоело без выходных и праздников лицезреть смертоубийства. Дай мне возможность хотя бы зорьку-другую ничего не видеть, кроме поплавка.

– Относительно твоего желания отправиться к «чертовой бабушке», ничего сказать не могу. Я бы с удовольствием последовал твоему примеру, однако боюсь, шеф не подпишет прошение об отставке… Поэтому взамен предлагаю другую бабушку – бабушку Зину, в окнах дома которой отражается речное плёсо…

СТАРАЯ СКАМЬЯ

– Видно, вас сам Господь послал, – обрадовалась бабушка Зина, отступая в прохладу сеней, где пахло чабрецом, шалфеем и сушеными сливами. – Милости прошу… А то уж совсем загоревала.

– Случилось что? – спросил я и переступил через деревянный порожек, который от многолетнего соприкосновения с подошвами утратил былую угловатость.

– Как сказать… Хотя и война, а у меня правнучка родилась, завтра крестьбины. Но вот горе луковое, хозяйство не на кого оставить. И соседи-молодята, как уехали в город неделю назад, так и носу не кажут. И песик ихний на цепи воет.

– Езжайте спокойно. За хозяйством до завтрашнего вечера присмотрим. Вы только напомните: кого и чем кормить. Кстати, как кличут собачку беглых соседей?

– Так Чубариком и кличут. У него хохолок с детства на голове торчит. Вроде чубчика… И уж коль решили уважить старуху, то окажите еще одну милость. Пусть ваш водитель подбросит в центр села, автобус скоро должен подойти.

Оставшись один, я присел на скамью у ворот, основанием которой служили два катка. Их, наверное, использовали для обмолота снопов еще в первые годы освоения Дикого поля. Катки, как и порожек в сенцах, так долго служили человеку, что перед ними хотелось снять шляпу.

От скамьи проложены две тропинки. Одна утыкается в проезжую часть улицы, другая уступами скатывается по косогору, который мягкой полупетлей охватывает Миус. Шалая по весне речка сейчас смиренно расцвечивала плесы опавшими листьями и солнечными зайчиками.

БОГОМОЛ

Война пощадила ветхозаветную скамью, попрыгунью-тропинку и осокори, которые освещают слегка тронутое сумерками плёсо. И если позволяет возможность, мы с кормчим гостим у бабушки Зины. Особенно радуется таким вылазкам Вольдемар, хронический рыболов. Он так вкусно потом рассказывает о зорьках под осокорями, что у слушателей в глазах появляется отражение поплавков.

Вот и сегодня, доставив хозяйку по назначению, он загнал машинёшку в поросший спорышом двор и, позвякивая жестяным ведром, умчался на речку. А я занялся хозяйством. Накормил кур, отнес Чубарику миску каши, а трехцветной кошке велел дождаться возвращения кормчего с рыбалки.

Однако настырная животина решила сама раздобыть себе что-нибудь на ужин. Благо, еда вскоре обозначилась в поле зрения.

Не знаю, приходилось ли трехцветной аборигенке иметь дело с богомолами, но прежде, чем приступить к трапезе, она потрогала лапой хищное насекомое. Точно так делают хозяйки, когда хотят убедиться в готовности утюга к эксплуатации.

Богомолу фамильярное отношение явно не понравилось. Он присел на пятую точку и застрекотал. Каким именно местом издавал звуки, определить не удалось.

– Ведомо ли тебе, голуба, – спросил я кошку, – что живы еще свидетели, которые видели, как у замка Тауэр богомол убил воробья. А тот тоже намеревался отобедать. Но не рассчитал силенок… Давай заключим соглашение: ты оставляешь в покое богомола, а я приношу тебе колбасу.

На том и остановились. Кошка слопала кусок «Краковской» и запела на весь двор. А богомол, воспользовавшись моментом, улизнул в сад, где никто не станет рассматривать его в качестве добычи.

ЁЖ И ЧУБАРИК

Ужинали во дворе за столиком, в точности повторявшим очертания полноликой луны. Вечная странница небосвода голодным взором обследовала разбросанную в живописном беспорядке снедь и позаимствованные из буфета бабушки Зины пузатенькие чарки, на которых стояло клеймо «1851 годъ».

– Ничто не вечно под луной, – философски заметил Вольдемар. – Кроме творения рук человеческих и вот этой благодати, – повел подбородком в сторону речной поймы, где в белых саванах стояли осокори.

Однако завершить монолог помешал Чубарик. Вначале он взвизгнул, а затем перешел на басы.