Я шкурой помню наползавший танк

Впрочем, так оно и происходило в действительности. Если верить гипотезе, то прибрежные скалы и вода на месте слияния Кальмиуса и смиренной Осыковки пополнили летописи земли донецкой рёвом смертельно раненных панцирников и мольбой брошенных на Дороге смерти солдат.

Убойный пейзаж – очей очарованье

Вообще-то, на месте потомков я бы воздержался от попыток расшифровать летописи подлунного мира. Предвижу, как содрогнутся их сердца от воплей истязаемых человеков и природы.

Да и на вкус письмена, пожалуй, окажутся злее испепеляющего гортань стручкового перца. То есть такими, как и вода измордованной реки.

Уже в шестидесятых годах прошлого века Кальмиус официально признали непригодным для купания. По сути дела, вода (подтверждено эпидемиологами) представляет собой грязевую настойку кишечных палочек.

А чего иного, спрашивается, ожидать, если подавляющее большинство жителей города Комсомольское гадит прямиком в реку? Разумеется, браня при этом власти, которые четверть века строят очистные сооружения.

Весьма сомнительно, что расположенная выше по течению Старобешевская ТЭС благоприятно сказывается на заневоленной реке. Да и смотрится она потрясающе. Особенно на рассвете. Но этот пейзаж сродни предбаннику ада, где черти пытаются соскоблить грехи с заблудших душ.

Ледяные забереги Капурки

У главной водной артерии имеется еще одно название – Канава. Уходит оно корнями в прошлый век, когда ковыль Дикого поля впервые ощутил тяжесть пяты прогресса.

Окончательно добили Кальмиус плотины. Заневоленная река утратила былую прыть, что привело к образованию островов, основанием которых послужили топляки и пластиковая дрянь.

Впрочем, малые притоки ничуть не чище. Особенно достается речушке Берестовая, куда сбрасываются отходы пивоваренного завода. Эта жидкость настолько ядовита, что раки выползают из собственных панцирей.

Исключение, пожалуй, составляет лишь Капурка, у устья которой пяток тысячелетий назад продвинутые индоевропейцы баловались маковым зельем. Её пойму по счастливому стечению обстоятельств миновали свалки и плуг землепашца. Поэтому вода в малой речушке хотя и горьковата, однако отравиться ею невозможно даже при великом желании.

Капурка резва, словно молодая лошадка. Она бойко скачет даже в лютую стужу под сводами плаксивых ив, с веток которых зимородки высматривают пескарей. Правда, эти яркие птахи с ухватками моржей стали избегать Капурку. Возможно, набрели на более уловистое местечко, но скорее всего, пернатых отвадила война. Она сожгла половину ив и заодно испятнала пойму воронками.

Дай бог, через пару-тройку лет Капурка заштопает порушенный наряд, а вешние воды унесут те два грамма серы, которые оставляет в почве каждая железная градина. И главная артерия безропотно примет очередную порцию отравы, которой её пичкают вот уже второе десятилетие кряду.

Утиное плёсо

Несмотря на творимые человеком козни, Кальмиус тоже пытается вспомнить молодость. Как ни ряди, а звание горной реки обязывает. Поэтому не всякому морозу удается набросить ледяную узду на реку, которая вяжет водовороты у села Подгорное.

Этим обстоятельством вовсю пользуются утки. Похоже, поняли, что нет смысла трепать маховые перья во время перелета в теплые края, коль под боком имеется свободный участок поверхности, а хозяева домашних сородичей не отгоняют от корытца с зерном.

Доказано: кряковые – существа сообразительные. В прикальмиусской Николаевке до сих пор вспоминают утку, которая приводила своих чад на завтрак к человеческому жилью. Причем негостеприимные дворы обходила стороной. Что же касается главы семейства, то он держался на почтительном удалении. Наверное, не доверял лишенным крыльев существам.

Жители Придорожного, узнав о предприимчивой мамаше-утке, принялись утверждать, что её взяли замуж из здешних мест, а селезень – местный, культурному обхождению не обученный.

Так это или нет – судить не берусь. Тем более утка однажды не вернулась. Может быть, попала под раздачу или же вместе с подросшим выводком перебралась на свою малую родину.

Освободили рыжего от плена

Негостеприимные люди, пожалуй, сыщутся и в Придорожном. Война многих оставила без работы, а некоторых и вовсе вышибла из седла. Об этом прискорбном факте мне поведал приятель и голубятник Геннадий.

– Тройка-другая земляков, – молвил он со вздохом, – поменяла трудовую ориентацию. Прежде зарабатывали на хлеб мозолями, а теперь промышляют собирательством и охотой.

Геннадий с добровольными помощниками периодически тралит берег, где пролегли утиные пути-дорожки. Итоги таких рейдов – охапка браконьерских снастей из тонкой проволоки.

Коллекция удавок пополнилась и в моем присутствии. Правда, вместо дичи в неё попался рыжий кот.

– Уже второй раз спасаем животину, – признался приятель. – Другой бы понял, что шляться по прибрежным кустам себе дороже, а этот все не кается. Ладно, иди с богом и больше не попадайся.