Я шкурой помню наползавший танк

Вызволение пленника происходило под крики пернатых. Одобрив таким образом действия спасателей, утки устроили догонялки с пластиковой бутылкой.

Однако та от дружеских заигрываний уклонилась и продолжила свой путь по течению, чтобы лечь в основание еще одного острова заневоленной реки.

Часть тринадцатая Службу в храме правят сквозняки

БЕСПРИЮТНЫЕ КОЛОКОЛА

Города и села прифронтовой зоны можно вычислить даже с завязанными глазами. Они дают о себе знать хлопаньем сорванных листов пластика, грохотом кровельного железа и посвистом запутавшегося в скомканных проводах ветра.

А еще затронутое войной человеческое жильё несложно определить по запаху хронического пепелища. Он настолько едок, что перед ним бессильны сквозняки и метла дворника.

Разноголосицу кровельного железа я впервые услышал в центре города Кировское. Звук исходил от сваленных в кучу оглодков церковных куполов. Несмотря на дождь, груда искорёженных конструкций пахла всё тем же пожарищем.

И уж совсем бесприютными выглядели развешенные, словно для просушки, колокола, которые роняли на тротуарную плитку зеленые слезы. Казалось, они оплакивали убиенных прихожан и хозяйку свечной лавки. Это о ней сумеречного вида сторож сказал, что по доброте души своей женщина была наместником ангела на земле.

Православному храму Иловайска, можно сказать, повезло. Предназначавшиеся его куполам снаряды приняла на себя усадьба священника.

Но пока одни тушили пожар, другие очищали подвал от припасов. Заодно лихие людишки унесли собственность матушки – звонкоголосого петуха.

Обо всем этом мне поведала обосновавшаяся у церковной калитки нищенка. У нее в глазах плескалась такая вселенская скорбь, что я без сожаления расстался с припасенной на черный день заначкой.

И вообще, если честно признаться, я предпочитаю общаться со сторожами, завсегдатаями паперти и трудниками – так именуют всякого, кто за тарелку похлебки и угол готов поработать на благо церковной общины. Как правило, эти люди прибиваются к храму в поисках хлеба насущного и утоления духовной жажды. И следовательно, более искренние.

Трудника храма Иоанна Кронштадтского Михаила можно принять за обрядившегося в рабочую куртку настоятеля, на худой конец – пономаря. Однако бетонной твердости мозоли на протянутой для рукопожатия ладони опровергли принадлежность нового знакомого к церковной аристократии.

Узнав, кто я и зачем пожаловал, Михаил сообщил, что батюшка Александр сейчас в отъезд, и что, если меня поджимает время, то он готов побыть в роли экскурсовода.

– Я только перекурю на улице, – добавил трудник. – В церковной ограде табачок не приветствуется.

ПРИХОЖАН СПАСЛА БЕЛАЯ АКАЦИЯ

Михаил оказался знающим гидом. По крайней мере, не путал имена и даты бомбардировок западного пригорода шахтерской столицы – поселка Трудовское.

– Первая прилетка, – вспоминает поводырь, – особого вреда храму не причинила. При последующем обстреле нам тоже пофартило. На пути летевшего в окно снаряда оказалась белая акация… Однако везение закончилось 24 августа в 11:45.

Именно на этих цифрах застыли стрелки висевших в пономарне часов.

В тот день получил повреждения и дом Михаила. Осколками посекло кровлю, стены, двери. Но когда над храмом взметнулось зарево, он в числе первых бросился спасать обитель Божью.

– Отец Александр, – продолжает трудник, – как чувствовал приближающуюся беду. Перенес в подвал под храмом наиболее ценные святыни. Все остальное, включая утварь, сгорело.

Познания трудника в истории колеблются на уровне школьной программы. К слову, получил он их именно здесь, за церковной оградой, где до лета четырнадцатого года росла белая акация.

– Этому зданию, – объясняет Михаил, – без малого полтора века. Построили его для помещика Карпова. Затем здесь была школа, а когда построили новую, бывшую помещичью усадьбу передали церковной общине… Первую службу в нем правил отец Иоанн Бутов, чьи заслуги мои земляки отметили мемориальным комплексом.

Есть во дворе еще один памятник. На нем надпись: «Воинам Советской Армии, замученным в период 1941–1943 годов». По рассказам старожилов, здесь гитлеровцы устроили временный концлагерь. Сколько всего бедолаг завершило свой жизненный путь на околице шахтерской столицы, известно лишь небесам.

И вот теперь, по истечению многих лет, война вновь пришла в поселок. Её следы повсюду: на конечной стоянке автобусов и тихой улице, куда фасадом выходит бывшая помещичья усадьба.

– Ну, а сейчас приглашаю вас на территорию нашего храма, – говорит собеседник и, загасив бетонными пальцами огонек сигареты, прячет окурок в кулаке. – Выброшу потом на мусорную кучу… Только глядите под ноги. Здесь могут попасться осколки…

ДВА УРОВНЯ ХРАМА БОЖЬЕГО

Только теперь заметил, что поводырь прихрамывает. Перехватив мой вопрошающий взгляд, неохотно объясняет:

– Случайно попал под снаряд. Как и многие мои земляки. Очнулся уже в палате… Короче, ушел на заслуженный отдых задолго до пенсии. По закону вроде бы инвалид, фактически же выброшенное на обочину автомобильное колесо.