Я, собачка

– А если ты врешь? – тихо подала голос Марина, вжав голову в плечи: в любой момент Принц мог взорваться и разрушить ее. Собирать себя она пока плохо умела, да и раньше этого не требовалось, ведь мама и папа были рядом, а некогда большие неприятности, оставлявшие после себя трещины, сейчас казались незначительными.

– У меня нет доказательств, так что у тебя только два варианта: или поверить мне, или ждать, когда тебя заберут. – Принц уже разворачивал рулетики, счищал сырно-яичные внутренности вилкой, а в розовую развертку ветчины укладывал рядком бездушные оливки.

– И когда меня заберут?

– Покупатель уже приходил. А значит, дня через два-три. В лучшем случае – через неделю.

И пока Принц превращал произведения кулинарного искусства в объедочную кашу, которую заглатывал с молчаливым удовольствием, Марина мысленно открыла свой короткий календарь. Два следующих дня она пометила кричащим красным, чтобы тот постоянно голосил внутри, напоминая об опасности – пусть, возможно, и придуманной. Мальчишки любили пугать девочек. Даже папа. Поэтому верить словам Принца Марина не спешила, хоть они и прорастали внутри наглым одуванчиком, способным пробить даже толстенную простыню асфальта.

– Даже если они забрали у меня имя, – сказала Марина, отчаянно желая показаться хоть немножечко храброй, – я сделала это первой.

– Как это? – выкашлял Принц, подавившись смешанным из всех продуктов салатом, для которого у этого мира наверняка не было названия.

Марина принялась рассказывать, как Бабочка стала Бабочкой. Принц, не переставая жевать, смеялся в кулак, продолжал – теперь одобрительно – называть дурочкой. А когда еда и истории закончились (случилось это почти одновременно), Марина решила научить его словам маленького города, будто это секретный шифр, с помощью которого потом они с Принцем смогут переговариваться. Родители вложили в нее с самого детства два языка, и Марина с гордостью хранила оба, перескакивая с одного на другой, как при игре в классики.

Когда Маринино тело вновь размякло от усталости, а Принц, вежливо вытерев ладони и вилку высохшими влажными салфетками, уложил голову на подушки, послышались шаги. Это Маленькая Женщина шла прочь из своей комнаты. Марина успела выдернуть ключ и закрыть дверь, подгоняемая громкими ударами сердца. Ее не заметили. Шарканье стихало, унося Маленькую Женщину ко входу.

И тут загрохотало, а некогда тихий старческий голос заполнил собой молчаливую квартиру. Маленькая Женщина кричала, надрываясь, и колотила входную дверь, пока в комнате за ее спиной мгновенно растерявшая храбрость Марина жалась к Принцу, пряча голые пятки под нагретое одеяло. И ей казалось, будто они срастаются мыслями, срастаются жизнями, превращаясь в невкусный кисель из двух совершенно разных человек.

Сказка о Бумажном Принце 3

Высилась-высилась башня-тюрьма, смотрела с подозрением через щели стрельчатых окон на окружавший ее со всех сторон мир. Злился-злился Бумажный Принц, оставляя на каменной кладке трещины. Он стал оружием сам, напрочь позабыв, как вновь обернуться человеком.

– Пошла прочь! – кричал Бумажный Принц, со свистом рассекая воздух рукой-копьем.

Голос сотрясал его похожую на серый ящик комнату. Но стоило только Маленькой Кисточке сделать шаг назад – и все стихало, а Бумажный Принц беззвучно открывал рот, не понимая даже: его не слышат. Он срастался с башней, пока за ее пределами наливалась цветочными бутонами и жужжала пузатыми шмелями жизнь, которой он, казалось, и не видел никогда. У Бумажного Принца, конечно же, было окно-стрела, выходящее прямиком на змейку-дорогу с чешуей из пыльных мелких камней; по обе стороны ее стелились зеленые травяные ковры, сменяемые желтыми волнами колосков. Но злые белые глаза бродили по пыльным углам, не желая смотреть на теплое (и совсем без пенок) молоко утра. А под кроватью лежали, заботливо укрытые паучьей пряжей, книги – они больше не открывали двери в иные миры, боязливо попрятав от вечно недовольного Бумажного Принца ключи, только бы он не порушил хрупкое равновесие сказок.

– Знаешь, – тонкий голос Маленькой Кисточки, перепрыгнувшей порог, заполнил башню, прогоняя вон все прочие, явно мешающие звуки, – я вот только увидела тебя, а ты меня уже успел страшно возмутить!

Она принесла за собой запах цветов, масляных красок и хлеба. И кисточку, похожую на хвостик крохотной белки, но способную разогнать любую черноту.

– Я пришла к тебе дружить. И принесла тебе самое вкусное в мире варенье. А ты гонишь меня прочь.

Но кипящее в Маленькой Кисточке возмущение быстро стихало. Она помнила мамины советы: если оставить еду на раскалившейся докрасна печи, еда отрастит ноги и убежит. С людьми, наверно, это тоже работало, но как именно, Маленькая Кисточка пока не понимала.