Я сначала встретился не с ним лично, а с его легендой. Я работал в Русском театре в Риге, потом в Ленинграде и туда стали доходить слухи о том, что есть какой-то необыкновенный артист. Необыкновенный. Мало сказать, талантливый, потому что можно отметить, что он был замечательно пластичен, замечательно обаятелен, заразителен, но было еще что-то неуловимое, благодаря чему он действительно делался «героем нашего и не нашего времени». Но при том, что он сыграл несколько звездных ролей, его возможности как театрального актера до конца были не выявлены. Я говорю это потому, что, когда мы встретились с ним в театре Моссовета в работе над «Братьями Карамазовыми», то было ясно, что Бортников может сыграть Алешу, может сыграть Ивана, а я предложил ему Смердякова и Черта. Это роли, выпадающие из амплуа романтического героя, по ведомству которого он всегда числился. В театре мне говорили – «он откажется», но он оказался умнее советчиков. Гена сыграл Смердякова и Черта, и сыграл замечательно. Он нашел какую-то особую пластику для Смердякова и какое-то зловещее обаяние в роли Черта. Жаль, что он не сыграл всего того, что смог бы сыграть, но это был уникальный актер, который приносил славу русскому театру.
(Вечер в ЦДА им. Яблочкиной. 24.V.2014)
Людмила Дребнева,
Когда я пришла в театр им. Моссовета, меня ввели на небольшую роль в спектакле «Глазами клоуна». У меня до сих пор перед глазами – все это сумасшествие в зале, а главное – сумасшествие в его сердце каждую секунду, как будто человек умирает, а потом опять… спокойно говорить об этом невозможно.
Но в самый первый раз я увидела Геннадия Леонидовича в тот день, когда шла на сбор труппы. Я оказалась во дворике рядом со служебным входом и было еще какое-то расстояние до двери, и вот навстречу идет Бортников – актер Бог. Он высокий, шаг широкий, он подошел ко входу чуть раньше, подождал меня, открыл дверь и пропустил вперед, причем, не зная, кто я – артистка, буфетчица, уборщица, не важно.
За те одиннадцать лет, что я проработала в театре им. Моссовета, я никогда не слышала от него плохого слова о своих партнерах. Он весь был как натянутая струна. Он мог быть в очень тревожном душевном состоянии, он мог быть в любом состоянии, но, чтобы он не переживал, он никогда ни о ком не отзывался плохо. В человеческих отношениях он, конечно, был безукоризненным.
(Вечер в ЦДА им. Яблочкиной. 24.V.2014)
Валентина Карева,
Меня распределили в спектакль «26 дней из жизни Достоевского». Я должна была играть Анну Григорьевну Сниткину. Геннадий Леонидович, естественно, был назначен на роль Достоевского. Евгений Юрьевич Завадский, сын Юрия Александровича, начал репетировать.
Репетиции проходили по одной и той же схеме. Приходит Геннадий Леонидович и начинает излагать свое видение сцен, фантазировать по поводу ситуаций, мы пробуем, репетируем, все у нас как-то начинает складываться. И вот я уже дома сижу, закрепляю действие, потому что Геночка будет делать вот так, а я должна как-то по-другому.
Прихожу на следующую репетицию готовая, понимающая, на каком свете нахожусь. Приходит Гена… И – совершенно все другое! Так же талантливо! Так же интересно! Но совершенно все другое. Я снова начинаю приспосабливаться к этому: значит, я буду вот так и так репетировать. Казалось бы, закрепили. И так продолжалось год… Он фонтанировал все время, а Евгений Юрьевич – ему все так нравилось, он на все соглашался, ну, действительно ведь все интересно! В конце концов, через год я просто отказалась.
Достоевский его очень вдохновлял. Гена был очень творческим человеком, и это было очень интересно. Понимаете, он все время что-то придумывал. Но там должна была быть, как у Юрия Александровича Завадского, сильная рука со своим четким видением. В итоге ничего не получилось. Репетиции продолжались, но спектакль так и не вышел. Я даже на него не сердилась, потому что было так интересно наблюдать за человеком с такой потрясающей творческой фантазией.
(Вечер в ЦДА им. Яблочкиной. 24.V.2014)
Евгений Киндинов,