«Я собираю мгновения». Актёр Геннадий Бортников

И вот пришел этот мальчик, можно сказать, угловатый мальчик, шестидесятник, и он вдруг вписался в этот театр. В нем было чувство красоты, при том, что он не играл красавцев и сам не был красавцем. Он, кстати, был неправильным актером. Если вы заметили, у него была специфическая дикция, с ней мучились в школе-студии МХАТ. Ему, к слову сказать, не ставили пятерки с плюсом. Он выпускался со знаком вопроса. Но, чем я дольше живу на свете, тем больше замечаю, что актер, который выпускается с чистым знаком плюс, очень часто не оправдывает надежд, а актер неправильный, не каноничный, но несущий в себе страстность, и даже неправильную внешность или неправильную дикцию, завоевывает зрителя. Вот тот же самый Смоктуновский, его голос, его шелест, его дикция неотчетливая, вроде по школе неправильная, а какое воздействие. И вот эта Генина очаровательная невписанность в канон, его пленительная угловатость многое ему давала.

Я хочу также отметить совершенно особенных людей, которые тогда его окружали. Театр был полон ими: Татьяна Бестаева, божественная Рита Терехова и совершенно фантастическая эта крошка с голосом виолончели – Нина Дробышева и Вадим Бероев, который ушел так рано, который обещал стать большим, серьезным актером. В них было еще одно качество. Вот сегодня артисты в это не очень верят. Я спрашиваю одного известного актера, не буду называть его фамилию: «Ну что ты так отвлекаешься? У тебя там – и фабрики, и заводы, пароходы и рестораны, потом ты должен обязательно из себя на сцене болвана эдакого делать, красавца, говорить не своим голосом. Вот у тебя только театр или нет?» – Он мне отвечает: «Нет, ну конечно, если не получится, я найду себе занятие.» Вот те люди, (не знаю навсегда ли, Гена думаю, что навсегда) приходили в театр или – в никуда. Вот – театр или смерть. Театр и, если не театр, – то величайшее несчастье. И за это их очень одаривала судьба и люди.

Я никогда не забуду один день его рождения, такого я не видела даже у великих актеров. Двор перед театром был переполнен. Толпа неистовствовала. На сцене за столиком сидела самая элегантная женщина того времени, очень культурная, очень умная – женщина-режиссер Ирина Сергеевна Анисимова-Вульф. И два торта со свечами плыли навстречу друг другу вдоль рампы и – белые, белые цветы. Поклонники тоже принесли почему-то белые цветы. Вот за что это было? Я думаю, вот за то уникальное качество, которое в нем было – великая сила сосредоточенности, никаких отвлечений, при том, что сам он был фантастически неаккуратным человеком. Опаздывал как хотел, избалован был Ириной Сергеевной до предела, никак не подходил под дисциплинарный канон театра, но великие актеры редко подходят под канон.

Так вот, неистовство, заразительность. У Бортникова была грандиозная сила взаимодействия с залом. И это тоже подарок всем. Он только вступал на сцену, а зал как бы мысленно делал: Ах!

Его шедевры все у меня перед глазами, я помню и «В дороге» и то, что он сыграл в «Петербургских сновидениях». Это была очень сложная работа, потому что Завадский предложил свою трактовку этого великого романа – тему греха перед крестом. Тогда со сцены эта тема не звучала, до Бога мы не доходили. Это был очень религиозный внутренний спектакль с прекрасной Ией Саввиной – Соней, и со всем тем, что было в этом худом, совершенно изможденном самим собой, мальчике. Он был моложе Раскольникова, он не был таким красавцем с огненным взглядом, каким его описал Достоевский, но это был мальчик, который мучил себя собой, своими фантастическими сомнениями. Он удивительно сложно это играл, играл в соответствии с замыслом своего режиссера. Не знаю, был ли Завадский верующим, думаю, что скрытно был. В спектакле жил этот неслышимый диалог с крестом, там было и наше время, наш космос, первые атомные бомбы и отчаяние, какой катастрофой это грозит человечеству. Финал в какой-то мере сочиненный, но для Геннадия Леонидовича, который сам из нашего времен, это был не сочиненный финал.

Он не стал бы тем, кем его знали, без веры, без этого неистового служения театру, без всяких слов. Он вообще об этом никогда не говорил, хотя на сцене ему была свойственна некая патетическая интонация. На фоне кино, сериалов, он шел только через театр и служил театру – единственному божеству. Я думаю, что такого актера сейчас у нас нет, и еще очень долго не будет.

(вечер памяти Г. Бортникова в ЦДРИ. 24.X.2007)

Ирина Карташева,

народная артистка РСФСР. Театр им. Моссовета

Для меня было счастьем участвовать в удивительном спектакле Ю. А. Завадского «Петербургские сновидения». Я играла Катерину Ивановну. Вообще, каждый человек, кто начинает общаться с Достоевским, испытывает необыкновенные чувства, даже разжигает в себе те чувства, о которых знаменитый адвокат XIX века А. Кони сказал: «Достоевский пишет о том, в чем мы сами себе боимся признаться».