Я – странная петля

В детстве, в юности и даже в подростковом возрасте все мы – подражатели. Мы невольно и автоматически встраиваем в наш репертуар всевозможные фрагменты поведения других людей. Я уже упоминал свою «улыбку Хопалонга Кэссиди» из первого класса, которая, полагаю, все еще смутно влияет на форму моей «настоящей» улыбки, и у меня есть дюжины подробных воспоминаний о других подражательных действиях в том возрасте и позже. Я помню, как восхищался и затем копировал неровный, рваный почерк одного моего друга, бойкий и крутой стиль, которым бахвалился мой одноклассник, важную походку старшего приятеля, то, как французский билетер из фильма «Вокруг света за восемьдесят дней» произносил слово américain, привычку моего друга из колледжа всегда говорить имя своего собеседника в конце телефонного разговора и так далее. И, когда я смотрю видео с собой, меня постоянно обескураживает, как много жутко знакомых выражений моей сестры Лоры (в каждом из которых так много ее) проскальзывает на моем лице. Кто из нас позаимствовал их у другого? Когда? Зачем? Я никогда не узнаю.

Я давно наблюдал, что двое моих детей повторяют броские интонационные узоры и любимые фразы их американских друзей, и я могу слышать, как характерные звуки и фразы их итальянских друзей отдаются эхом в их итальянском. Были времена, когда, слушая, как они говорят, по потоку слов и звуков я практически мог перечислить имена их друзей.

Маленькие фортепианные пьесы, которые я сочинял под накалом страстей – накалом, который ощущался абсолютно моим, – как ни странно, усеяны узнаваемыми деталями, очевидно происходящими из Шопена, Баха, Прокофьева, Рахманинова, Шостаковича, Скрябина, Равеля, Форе, Дебюсси, Пуленка, Мендельсона, Гершвина, Портера, Роджерса, Керна и еще дюжины или более композиторов, чью музыку я бесконечно слушал в те годы. Мой писательский стиль несет на себе отпечаток бесчисленных писателей, которые обращались со словом таким удивительным образом, что я мечтал подражать им. Мои мысли происходят от моей матери, моего отца, друзей моей юности, учителей… Все, что я делаю, это в некотором роде видоизмененное заимствование у тех, с кем я был близок реально или виртуально, причем виртуальные влияния – одни из самых глубоких.

Во многом моя материя соткана из одолженных кусочков и фрагментов переживаний тысяч знаменитых личностей, с которыми я никогда не встречался лицом к лицу и почти наверняка никогда не встречусь, и потому они для меня лишь «виртуальные люди». Среди них: Нильс Бор, Доктор Сьюз, Кэрол Кинг, Мартин Лютер Кинг, Билли Холидей, Микки Мэнтл, Мэри Мартин, Максин Салливан, Анвар Садат, Шарль Трене, Роберт Кеннеди, П.А.М. Дирак, Билл Косби, Питер Селлерс, Анри Картье-Брессон, Синъитиро Томонага, Джесси Оуэнс, Граучо Маркс, Джанет Марголин, Роальд Даль, Франсуаза Саган, Сидней Беше, Ширли Маклейн, Жак Тати и Чарльз Шульц.

Все упомянутые люди имели огромное положительное влияние на мою жизнь, и их жизни значительно пересекались с моей, так что я мог (по крайней мере, в теории) столкнуться с ними лично. Но во мне также остались мириады следов от тысяч личностей, с которыми я не мог встретиться или взаимодействовать, среди которых У. К. Филдс, Галилео Галилей, Гарри Гудини, Пауль Клее, Клеман Маро, Джон Баскервиль, Фэтс Уоллер, Анна Франк, Холден Колфилд, Капитан Немо, Клод Моне, Леонард Эйлер, Данте Алигьери, Александр Пушкин, Евгений Онегин, Джеймс Клерк Максвелл, Сэмюэл Пиквик, эсквайр, Чарльз Бэббидж, Архимед и Чарли Браун.

Некоторые из людей в последнем списке, разумеется, вымышленные, тогда как другие колеблются между вымышленными и реальными, но это не более важно, чем тот факт, что в моем сознании они все лишь виртуальные создания. Важны не измерения вымышленный/невымышленный или виртуальный/невиртуальный, а продолжительность и глубина взаимодействия индивида с моим внутренним миром. В этом отношении Холден Колфилд занимает примерно одно положение с Александром Пушкиным и куда более высокое, чем Данте Алигьери.