Я, Тамара Карсавина. Жизнь и судьба звезды русского балета

Когда вечерами Генри возвращался домой, мне так нравилось смотреть, как Ник выбегает ему навстречу и бросается в его объятия. Мы пили аперитив: Генри – виски со льдом, я – свежий сок танжеринов. Этот плод семейства цитрусовых, произрастающий в Танжере, по словам леди Уайт, обладал неизведанными целебными свойствами. После ужина, на котором часто подавали омаров, мы выходили на террасу с видом на море. Генри курил трубку, а я в это время занимала руки какой-то немыслимой вышивкой, которую так и не смогла никогда закончить. Мы слушали музыку на «поющем чемодане» – Генри, купивший его в Лондоне, очень гордился переносным граммофоном. Мой муж деликатно старался не заводить русскую музыку – ибо она исторгала у меня слезы.

Как-то раз мне, как супруге дипломата, даровали исключительное право посетить гарем визиря султана. За исключением ковров, я не нашла там ничего из фантастических роскошеств Востока вроде тех, что изображались в нашей «Шехеразаде». Неповоротливые толстухи, пухнущие со скуки, с одинаковыми глазами, подчерненными карандашом, – жены, дочки, матери, бабушки, тетушки и внучатые племянницы визиря, окруженные кучей-малой орущих детей, – вот и все, что я там увидела. Ни танцев семи покрывал, ни околдовывающих ароматов, ни рабов с неотразимым и опустошающим обаянием. Рассевшись по-турецки, мы только и делали что пили одну чашку чая с мятой за другой, а отказаться нечего было и думать по единственной причине – это могло вызвать дипломатический скандал.

Я проявила бы непростительную неблагодарность, если б среди танжерских «курьезов» не упомянула об одной неподражаемой личности, ставшей настоящим мифом и даже вдохновившей романистов и кинорежиссеров, – об Уолтере Харрисе. Этот англичанин, выпускник Кембриджа, а в Марокко уже тридцать лет работавший корреспондентом газеты «Таймс», жил как восточный паша в шикарном имении, построенном в испанско-мавританском стиле. Вилла «Жозефина» стояла на другом склоне дороги, выше нашей на несколько десятков метров. Уолтер Харрис, владевший несколькими домами в Марокко, редко жил в ней. К нашему большому огорчению – ибо это был персонаж единственный в своем роде, с которым приятно поспорить и побеседовать о мире, хотя лучше всего было давать его языку полную волю, – о, рассказчиком (и бахвалом) он был непревзойденным! Изысканный до рафинированности, любивший юркнуть в толпу, переодевшись торговцем-бербером, и там, в толпе, подслушивать, подсматривать, собирать информацию, а между делом клеить молодых парней. Эстет, великий путешественник, утонченный эрудит, владевший французским, испанским и арабским, он был одинаково частым гостем и иностранных общин, и местных властей. Он действительно считался шпионом, а его общества искали все дипломаты. Ныне стало известно, что он сыграл решающую роль в политических интригах между Европой и Марокко.

Рассказывали, что он очень короткое время был женат на дочери герцога Мексборо, но брак был аннулирован, так и не дойдя до обычного завершения: молодой жених забрался на шкаф и просидел там всю брачную ночь! В 1903-м Уолтер Харрис был похищен Ахмедом Раиссули, предводителем марокканской войны, и тот девять дней продержал его взаперти, угрожая убить; об этом охотно рассказывал сам Харрис, с каждым разом все больше приукрашивая эту историю (вышедшую в свет в 1921 году под названием «Исчезнувшее Марокко») деталями, словно почерпнутыми из романов. Что нас каждый раз забавляло – так это то, с каким пылом Харрис вспоминал неотразимого Раиссули, своего похитителя «с такой белой кожей, такими черными-черными глазами и точеным греческим профилем», – да он же явно в него влюбился![74]

Его имение – вилла «Жозефина» – сейчас, как и наше, кажется, стало частью обширного курортного французского комплекса под названием «Средиземноморский клуб».

По воскресеньям я занималась Ником, а Генри рисовал свои акварельки: бакланы, розовые фламинго, утки, белки, газели… его очень воодушевляла марокканская фауна. Потом мы отправлялись погулять. Всегда одной и той же дорогой – на Малабате было не так уж много памятников, достойных интереса: маяк и современная крепость, выстроенная в «средневековом стиле». Я-то предпочитала Геркулесовы пещеры – они так назывались, потому что, по преданию, античный герой провел в них ночь, после того как отделил Африку от Европы.

Иногда, не часто, в «Гран Театро Сервантес» – зале, построенном каким-то испанцем, – показывали кино. Еще реже в программу включали какой-нибудь спектакль. Так, немеркнущие воспоминания о себе оставили здесь актриса Сесиль Сорель (по сведениям «Светского сплетника», ее тоже приглашали на вечера у Греффюлей) или тенор Барруко. Их концертами потом несколько лет восхищался весь Танжер. Но пока там жили мы – хотя и недолго, сказать по правде, – ничего подобного не бывало.