Я, Тамара Карсавина. Жизнь и судьба звезды русского балета

Вот почему в новой постановке 1919-го, когда мне уже исполнилось тридцать четыре, я перво-наперво предложила отказаться от матроски, белых носочков и банта в шевелюре. Разумеется, ни юбчонка, ни матросский воротничок никак не гармонировали с моим возрастом, но причина была куда глубже. В 1917 году, наспех приобретая одежду в спортивном магазине накануне премьеры, Дягилев не имел времени ни толком рассмотреть, что берет, ни обдумать последствия; в день премьеры, сидя в зале среди публики, он внезапно все осознал, но было слишком поздно. Такой костюм возбуждал самые табуированные порывы: к образу морячка, в те годы ассоциировавшегося с «пидерами», тут добавлялись еще и миф о гермафродите, и развратное влечение к детям.

Мясин согласился ради меня изменить хореографию. Так неугомонная девчонка, полуженщина, полуребенок, полусорванец, этакая кокетка Лолита, соблазняющая извращенной невинностью, превратилась в податливую механическую куклу, напоминавшую скорее балерину из «Петрушки».

В конце концов я уничтожила негативы тех фотографий, на которых была запечатлена, как сделала это с не нравившимися мне негативами из «Легенды об Иосифе». От моего выступления в «Параде» остался только очаровательный рисунок Эдмона Дюлака: из моей спины торчит ключ, и один из «менеджеров» украдкой поворачивает его. Пророчество? До этого я была полновластной хозяйкой собственной судьбы, но механизм явно начинал буксовать.

Ариетта Моцарта

Биконфилд, 28 мая 1969, 21 час

Как далеко сейчас от нас охваченный войной Петроград…

Стемнело. Я зажгла лампы, и комнату залил мягкий розовый свет. Села лицом к окну, под рукой – любимый чай «Эрл Грей». И еще – коробочка с фруктовым мармеладом. Ее мне принесла Эмильенна вместе с запиской: «Хорошей вам работы, но и о нашем свидании не забывайте! С нежными заверениями в почтительной дружбе». Подпись: Людвиг.

Я с таким наслаждением писала эти последние страницы. Все это так поглотило меня, что я даже забывала курить. Правда, я уже рассказывала в «Моей жизни» об убийстве Распутина, но интерес к этому эпизоду из русской истории и сегодня настолько велик, что и тут не смогла устоять перед «повтором», дополненным некоторыми пришедшими на память подробностями. Что касается «Парада», то я впервые потрудилась описать и обдумать этот балет. И, оглядываясь спустя многие годы, со всей ясностью вижу настоящий мотив, вызвавший скандал.

Моя красная тетрадь закончена. Теперь начну писать в новой, в сером переплете, с переливами в полутона (от жемчужно-серого до серо-стального), который лучше всего подойдет к тем годам, о которых мне хочется поговорить: о том, как я пережила революционное время, годы перехода от юности к зрелости, от положения артистки к положению матери со всей его не только нежностью, но и самоотверженностью. В венецианском карнавале, с его разноцветьем масок и костюмов домино, всегда присутствует смысл. А серый цвет – это цвет твердости.

Сегодня утром мне позвонил Ник. Он сейчас в Аргентине – но как только позволят обстоятельства, тут же навестит меня вместе с Каролиной и Николасом. Сын так часто повторяет это, что я потихоньку привыкаю… Сняла со стены фотографию в рамке моих внуков, обычно висевшую в спальне, и поставила ее здесь, прямо перед собой, на рабочем столе.

Я получила чрезвычайно любезное письмо от Ивана Ивановича П. – сама я по почте поблагодарила его за приезд и рассказ. Немного позже – телефонный звонок от моей старой ученицы Рэйчел Кэмерон. Сейчас она преподает танец в Лондоне. Она подтвердила свое согласие прочесть и напечатать мои тетрадки на машинке! Еще одна окрылившая меня новость – она вдохнет в меня силы, чтобы пойти на приступ следующего куска моей жизни…

Я даже смогла неплохо сыграть на старом пианино ариетту Моцарта. Надо бы и впрямь попросить дирекцию настроить его как следует… А еще мне нужно будет выбрать день для долгой прогулки с Людвигом. Он предложил мне съездить в замок Ротшильдов в Уоддесдоне, это в тридцати километрах отсюда.

И еще кое-что: вчера после обеда я немного задремала, чего со мной не случалось никогда прежде. Мне приснилось, что мои тетрадки опубликованы, но, просматривая гранки, я уронила папку, и листочки рассыпались по всей комнате. Такое однажды уже было – с «Моей жизнью». Тогда наша собачка бросилась играть с листами бумаги, разрывать их, пережевывать кусочки. Как же я из-за этого расплакалась.

Проснувшись, я увидела склоненное надо мною лицо Эмильенны. Оказалось, что я кричала во сне и вот…

И вот что мне совершенно ясно: я оттягиваю миг, когда надо будет наконец начинать серо-стальную тетрадку и продолжать рассказ.

Серая тетрадь

Развязка личной драмы

Биконсфилд, ночь с 28-го на 29 мая 1969

Я отдала бы несколько лет своей жизни за то, чтобы то время, 1915–1918 годы, навсегда стерлось из памяти. Анархии, охватившей мою родную страну, эхом ответила другая – сжимая мне сердце словно клещами, она отравляла мои дни и ночи.