Я, Тамара Карсавина. Жизнь и судьба звезды русского балета

Чувство ужаса редко накатывает со всей силой. Оно проявляется понемногу. В том числе и последствиями, день за днем. Вот почему мне нужно немного времени – пережить и обдумать, а потом восстановить последовательную цепь событий.

В июне 1915 года Мариинский театр закрылся на все лето, и я по совету врачей поехала отдохнуть в Крым – в Евпаторию. Танцуя «Жизель», я поранила лодыжку, и мне было трудно наступать на ногу. В январе критики строго осудили мое выступление в «Корсаре». Да и вообще – я чувствовала сильную усталость. Плохие сводки с фронта, интриганство супругов Фокиных в лоне Императорских театров, и особенно та двойная жизнь, которую я вела втайне, – все это подтачивало мое и телесное, и душевное здоровье. При этом я только что подписала новый контракт с Мариинкой: 8000 рублей в год, в те времена сумма выглядела весьма значительной.

Василий поехал в Крым со мною – и, хотя я и не старалась изображать счастливую супружескую любовь, этот отдых оставил у меня приятное воспоминание. Он и сам решил больше не прислушиваться к слухам о моей «неверности» и проявлял поистине великодушную предупредительность. Эти каникулы вдали от столицы привнесли в нашу жизнь много доброго, говорил он. Мы каждый день пользовались термальным водолечением и принимали терапевтические грязевые ванны – ими славилась Евпатория, портовый город, основанный греками около 500 года до нашей эры. Василий много читал и был неистощим в беседах об истории Крыма. В послеполуденные часы мы прохаживались у морского бережка, а потом отправлялись ужинать – каждый раз в новом ресторане. Иногда в парке, под тенью беседки, играл небольшой оркестрик, и Василий восхитительно танцевал. Я говорила самой себе, что, продлись разлука с Генри еще несколько месяцев, – возможно, я могла бы и позабыть о нем.

Благодаря тому, что всем водным курортникам рекомендовалось навещать докторов, я и узнала, что уже два или три месяца беременна. Я совершенно не ожидала этого.

С тех пор я, ссылаясь на головную боль и пользуясь тем, что Василий отправлялся на прогулку один, провела остаток нашего отпуска в номере отеля, ломая голову и стараясь окончательно обдумать мои запутанные интимные отношения и предаваясь научным подсчетам с карандашом в руке. Я лихорадочно записывала дни, как и когда я проводила время, час за часом, почти минута в минуту. Потом ложилась на постель и гладила руками живот, словно еще не сформировавшийся плод мог раскрыть мою тайну. Когда возвращался Василий, я изо всех сил изображала на лице беспечность, но ничего ему не говорила.

Очень быстро я убедилась, что это ребенок Генри, а не Василия. Ненужный плод? Нежелательная беременность? Разумеется, в смятении первых дней я пустилась на поиски «истребительницы ангелочков», как стыдливо называли в ту пору бабок, промышлявших подпольными абортами. Балерины нередко пользовались услугами такого рода. Да, но сейчас… между маленьким существом, спящим внутри меня, и мною самой понемножку установилась немая связь. Да ведь и воспитана я была по-христиански: аборт – тяжкий грех с точки зрения православной церкви. А еще я сознавала, в глубине души сама желая этого, что беременность ускорит развязку ситуации, которую больше нельзя было терпеть. Я так и не смогла выбрать одного из двух мужчин. За меня выберет судьба. Теперь истина должна раскрыться, чтобы каждая из двух сторон увидела свершившееся со всей ясностью.

Удрученная одиночеством, я позвонила Генри, немного опасаясь его реакции, – сообщила ему о своей беременности и о своих заключениях насчет отцовства. Он воспринял все как нельзя лучше: да, он и сам думал, что это его ребенок; и да – он был счастлив… Что бы ни случилось, он поможет мне, поддержит, признает новорожденное дитя… и я успокоилась.

После того как мы вернулись домой, минуло еще два или три месяца, когда Василий наконец понял, что я беременна, и мне пришлось тут же подтвердить это. Он подпрыгнул от радости, заказал много цветов, подарил мне украшение и с каждым днем становился все нежнее, все внимательнее.

А я… Каждое утро, проснувшись, я говорила себе: вот сегодня я ему все и скажу. Но что ему сказать? Что у меня ребенок от другого?

– Да откуда ты знаешь?.. Надо проверить… Да и как это получилось?.. Где? Когда? Как?.. Сколько раз?.. Объясни же мне… Объясни как следует… Повтори!.. Ты же меня обманула? Да как он смеет показываться мне на глаза, этот тип…

Эти упреки, повторенные тысячу раз, бесконечные расспросы, лавина выговоров и угроз, неотступно преследовавших меня бессонными ночами, наконец разразились наяву. Не в тот день, когда родился Никита: 5 января 1915 года (22 декабря по юлианскому календарю), – тогда Василий был уверен, что он настоящий отец, и покрывал малыша поцелуями и ласками, – а еще через несколько месяцев, в одно солнечное майское воскресенье.