Я спрашивал себя: «Моя это женщина или нет? Если да, надо жениться. Но почему не хочется? Что я вообще с ней делаю и кто кому морочит голову?»
Ну не хотел я жениться, все время думая про себя: «Что такого я знаю про женщин в свои пятьдесят два, чего не знал в двадцать два?» Это когда женился в первый раз. Или в тридцать четыре, когда во второй. И это при том, что я понравился ее родителям, вошел в ее семью и познакомился со всеми ее родственниками. И одновременно я не мог освободиться от чувства несвободы и постоянного контроля. Причудливая смесь ощущений преследовала меня – искренние, подлинные чувства с дурно пахнущей фальшью. А еще ощущение нереальности и тщательно замаскированной неправдивости происходящего. Примерно так, как бывает в дешевом спектакле провинциального театра – театральные чувства, театральная любовь. И вроде сценарий ничего, и декорации какие надо, и режиссер из столицы заезжий старается вовсю. Но что-то не то, не получается игра –актеры фальшивят, и от этой фальши звенит в ушах. Она окутывала нас, а мы – и я и она, понимая это, но не говоря вслух, пытались вылезти, выскользнуть из этого кокона, подгоняя отношения под нужный формат, но все усилия были тщетны – мы фальшивили еще больше…– Как ни странно, но ты понравился моей маме.
– А что тут странного?
– Да просто ни один из моих мужей ей не нравился. Короче, такая корова нужна самому.
Ольга была похожа и на ювелира, прикидывающего на глазок стоимость принесенной для оценки вещицы, и на ветеринара, сразу решившего, что приплод обязательно будет. Мне осталось только выбрать: покоробиться или приосаниться еще. И на что после такой оценки я похож больше – на сверкающий алмаз или аппетитно пахнущий гамбургер? А потом? Она попробует меня на вкус?
У Ольги была обычная семья, все как у всех. Она жила с родителями; ее отец, с которым я успел познакомиться, был строителем, как и мой, и, так же как и мой, умер от онкологии. Скорбные хлопоты повторились с уже знакомой мне беспощадной однообразностью – ритуальный агент, морг. Кладбище и поминальные речи. Разве что добавилась Ольгина благодарность за поддержку. Что скрепляет и притягивает двух близких (уже близких) людей? Что сплачивает сильнее – любовь, красивые слова? Заботы и совместные радости? А может быть, совместные печали?
История рождения ее отца заинтересовала меня. Угнанная из Киева молодая женщина жила в польской семье, там ее приметил польский парень. Согласно семейному преданию, он был подпольщиком. Наверно, поэтому дальше польский след обрывался. Вполне романтическая история, с известной долей воображения потянет на отдельный роман. Но это потом. А пока интригу с немонгольскими скулами я посчитал исчерпанной. Мне приходилось видеть самые разные документы, но такое свидетельство о рождении я видел впервые. В строке
Дача по выходным, возведенная в культ, была такая же, какая и в моей семье. Как и у предыдущих двух моих жен, у Ольги была старшая сестра и племянница. Даже день рождения у Ольги был в один день с Ниной, а ядовито-малиновое до колен трико, купленное женой на распродаже, я захотел выбросить в первый же день, как только увидел. И конечно, Ольга была Водолеем, как и все женщины, в которых я влюблялся, меня тянуло к ним как магнитом. Соблазнять женщин-Водолеев есть особенное удовольствие. Они хитры, наивны, меркантильны и бескорыстны. А еще любопытны. Все эти качества у них пронизаны одно в другое, как кольца в китайской шкатулке-головоломке, и друг от друга неотделимы.
Дни рождения в один день у обеих – на меня это произвело сильное впечатление. К такому обстоятельству следовало бы отнестись как к простому совпадению и не более. Однако вопреки логике и здравому смыслу, которых я всегда старался придерживаться, это совпадение предстало предо мной как фатальная предопределенность всего, что случилось у меня с Ольгой сразу, как неизбежность всего того, что произошло потом.
Совпадение внешних параметров жизни было абсолютным, но различалось по сути – это был другой ритм, другой уклад, и если бы я женился на Ольге, этому укладу мне пришлось бы отдать свою оставшуюся жизнь. Это был незнакомый и некомфортный мне быт, к которому надо было привыкать; это было равносильно тому, как поменять имя и фамилию, как сменить кожу. Все свободное время я был бы обязан посвятить ей, её ребенку, маме, даче, выполнению всех ее многочисленных просьб и поручений. И, наоборот, про своих родственников, друзей и, конечно, о дочери мне пришлось бы забыть.