Я тебя не знаю

Лихорадочно вытаскиваю его рубашку из штанов, срывая в нетерпении пуговицы, скользя дрожащими ладонями по сильной груди и всхлипывая от удовольствия прикасаться к нему снова. Чувствовать его всего. Сейчас. Всем телом, иначе я умру. Это агония. Голодная, жестокая, безжалостная агония по его рукам, губам, ласкам, сексу. И я сама не знаю, чего хочу. Наверное, чтобы отпустил голод. Этот невыносимый жестокий голод… и в тот же момент, чтобы никогда не заканчивался. Потому что потом наступит разочарование и боль. Потому что для меня все это значит намного больше, чем для него.

Сжимает все мое тело. Везде. Сильно. До синяков. Даааааа… не стону, кричу. От каждого прикосновения вздрагивая, как от удара током.

Он сводит с ума ласками. Слишком уверенными и умелыми, чтобы не начать выть от удовольствия, впиваясь пальцами в его спину, под рубашкой, оставляя на ней полосы от ногтей, прогибаясь, подставляясь под его ласки. О Божеее… дааа… взвиться от наслаждения, когда сжал пульсирующий клитор, растирая подушечками пальцев так сильно, что из глаз слезы брызгают, и снова таранит меня пальцами, и я кричу от чувствительности… от ощущения каждой фаланги внутри и кольца обручального… от яростных быстрых движений.

Его имя с таким банальным "пожалуйста…" бессвязно, пошло, с гортанными криками. Все выше срывающимся голосом и задыхаясь… на тех нотах, которые дрожат, приближая к бешеному взрыву.

И закричать, срывая голос, сотрясаясь в болезненных спазмах наслаждения, сжимаясь вокруг его пальцев, пульсируя под его губами, которыми ловит мои крики. Извиваюсь, хватая воздух широко открытым ртом. Больно… От наслаждения зверски больно.

Так четко и безошибочно улавливает ритм моего сумасшествия, вытащил пальцы, подхватил мою ногу под колено и одним ударом наполнил собой, прижимаясь лбом к моему лбу. Наконец-то ворвался членом, и все тело выгнулось, принимая его так глубоко, что, кажется, разорвусь на части… и он рвет. Не жалея ни на секунду, кусая соски через материю, а я подставляю их под его губы, стону, как животное, закатывая глаза, срываясь на грязные просьбы, на пошлые слова, которым никогда раньше не было места между нами даже в сексе.

Кирилл двигается еще сильнее, стонет в унисон мне, и от его стонов меня лихорадит ознобом. Обжигает до мяса его дыханием. Я чувствую, как он твердеет внутри. Каменный, тяжелый, безжалостный. Ведет нас обоих еще выше.

Резко, хаотично. Смотрю на него, заливаясь слезами от эмоций нестерпимо-острых… но уже не могу требовать отпустить… вырываться — да, царапаться, кричать и рыдать… но уже не попросить отпустить… И еще один оргазм… огненный, как смерч, выжигает все внутри. Сильно сжимаю его член мышцами лона, больно сжимаю…Знаю, он ощущает каждую мою судорогу, потому что рычит со мной вместе, а я опять кричу его имя, а может быть, шепчу.

И изогнуться в последней судороге под разрывающими толчками. Трепыхаться в его руках мелкими судорогами, изнывая от удовольствия. Я хочу свой приз… хочу видеть, как он кончает. Хочу видеть его лицо в этот момент. И когда громко стонет, запрокидывая голову, ускоряя темп, впиваясь в мой рот влажным губами, сотрясаясь всем телом, короткими ударами внутри… пока не остановился, тяжело дыша, прислонившись лбом к стеллажу, все еще удерживая мою ногу под коленом…

Отстранился, вглядываясь мне в глаза… а меня вдруг накрыло той же горечью еще сильнее. Словно проиграла. Словно только что опустилась на колени и признала свое поражение. Уперлась руками ему в грудь, которая все еще бешено вздымается после секса.

— Это ничего не значит, — пытаясь вырвать себе остатки гордости. Дать ему возможность сделать шаг назад и себя не унизить.

— Верно, Снежинка, — и не думает отпускать, впивается сильнее в мои бедра, все еще удерживая себя во мне, — секс ничего не значит… Значит только то, что ты во время него чувствовала, — скользнул губами по моим губам, — и я сейчас не об оргазме.

Глава 15

— Ничего я не почувствовала. Я уже давно ничего не чувствую. Не льсти себе.

Прищурившись, смотрит мне в глаза, опираясь двумя руками у моей головы в стеллаж, изучая, словно считывая каждую эмоцию. А мне хочется спрятать от него любую из них. Чтоб ничего не понял, не ощутил, как меня трясет до сих пор, и сердце в горле колотится. Как до отчаяния хочется к себе притянуть и снова в губы его впиться, ощутить во рту запах дыхания и руки на своем теле. Снова. Чтоб запомнить и понять, что не привиделось, не приснилось.

— А это та игра, Снежинка, где остро чувствуешь противника, — наклонился к моим опухшим от его поцелуев губам, щелкая змейкой ширинки и продолжая сверлить тяжелым и напряженным взглядом, — так вот, я чувствовал то, что чувствуешь ты.

— Ты же ничего не помнишь. Откуда ты знаешь о своих чувствах? Откуда ты знаешь, КАК чувствуют? Может, ты вообще никогда чувствовать не умел?