Я, Титуба, ведьма из Салема

– Что ты должна была сделать, придя к нему?

– Убить ее ножом.

– Каким образом ты отправилась к Томасу Патнаму?

– На своей метле, они все были как я.

– Как ты смогла перемещаться со всеми этими деревяшками?

– Это не имеет значения[28].

– …

– …

Это длилось часами. Уверяю, я не была хорошей артисткой. Скопище всех этих белых лиц, колыхавшихся у моих ног, казалось мне морем, в которое я сейчас упаду и утону. Ах! Насколько лучше меня справилась Хестер! Она воспользовалась трибуной, чтобы во всеуслышание объявить о ненависти к обществу и, в свою очередь, проклясть обвинителей. Мне же было просто-напросто страшно. Героические помыслы, подготовленные дома или в камере, словно улетели прочь.

– …

– …

– Видела ли ты в прошлую субботу, как женщина Гуд мучит Элизабет Хаббард?

– О да, я это видела. Она бросилась на ребенка, будто волк!

– Вернемся к мужчине, которого ты видела. В какой одежде он был?

– Во всем черном. Очень высокий, полагаю, с белыми волосами.

– А женщина?

– Женщина? Белая накидка с капюшоном и черный колпак с бантом наверху. Вот так она и была одета!

– Кого из тех, кто мучил детей, ты сейчас видишь?

С наслаждением и злобой я выпалила:

– Я вижу Сару Гуд.

– Только ее?

Тогда моя душа не желала подчиняться Сэмюэлю Паррису и оговаривать невинных. Вспомнив советы Хестер, я пролепетала:

– Сейчас я больше ничего не вижу! Я слепа.

После допроса ко мне пришел Сэмюэль Паррис:

– Хорошо, Титуба! Ты поняла, чего мы от тебя ждем.

Ненавижу себя так же, как ненавижу его.

4

Я не была свидетелем чумы, поразившей Салем, так как после дачи показаний меня держали прикованной в амбаре Дикона Ингерсолла.

Госпожа Паррис очень быстро раскаялась.

Она пришла ко мне и заплакала:

– Титуба, что они с тобой сделали? С тобой – лучшим из человеческих существ?

Я попыталась пожать плечами, но ничего не получилось, так как удерживавшие меня узы были тугими, и возразила:

– Две недели назад вы говорили совсем не это!

Она зарыдала с новой силой:

– Меня заставили, меня заставили! Теперь я вижу, что за этим скрывалось. Да: заговор Парриса и его сторонников, чтобы осквернять, разрушать…

Я прервала ее, поскольку от этого у меня не было лекарства, и спросила – вопреки всему голос прозвучал нежно:

– А Бетси?

Госпожа Паррис подняла голову:

– Я изъяла ее из этого ужасного карнавала и отправила к брату Сэмюэля Парриса, Стивену Сьюэллу, который живет в городе Салеме. Он не такой, как Сэмюэль. Он-то добрый. Думаю, при нем наша маленькая Бетси восстановит здоровье. Перед тем как уехать, она поручила мне сказать тебе, что она тебя любит и просит ее простить.

Я ничего не ответила.

Затем госпожа Паррис рассказала мне, что происходит в деревне.

– Я могу сравнить это лишь с болезнью, которую сначала считают легкой, потому что она затрагивает лишь неважные части тела…

Неважные?

Верно, я – всего лишь рабыня-негритянка. Верно, Сара Гуд – нищенка. Настолько неимущая, что ей приходилось держаться подальше от молитвенного дома, потому что у нее не было подобающей одежды. Верно, у Сары Осборн – скверная репутация из-за того, что она слишком быстро приняла на своем вдовьем ложе работника-ирландца, прибывшего помогать ей по хозяйству. Но все-таки услышать, как нас хладнокровно называют такими словами, для меня было словно получить удар в сердце.

Никоим образом не догадываясь о чувствах, которые пробудила во мне, госпожа Паррис продолжила:

– …а затем постепенно поражает конечности и жизненно важные органы. Перестают действовать ноги, руки. В конце концов болезнь доходит до сердца, затем до мозга. Арестованы Марта Кори и Ребекка Нурс!

От изумления я открыла рот. Госпожа Ребекка Нурс! Но это же просто безумие! Если бы вера в бога могла принять облик человека, она предстала бы в виде этой женщины. Госпожа Паррис продолжила:

– Она растрогала самого судью Хатхорна, и первый суд присяжных вынес вердикт о невиновности. Но этого оказалось недостаточно, и ее отвезли в город, где она предстанет перед другим судом.

Ее глаза наполнились слезами:

– Моя бедная Титуба, это ужасно! Если бы ты видела Абигайль и Энн Патнам, особенно вторую, когда она каталась по земле, вопя, что бедная вдова мучает их, и умоляя сжалиться, твое сердце наполнилось бы ужасом и сомнением! А она, спокойная и безмятежная, читала псалом Давида:

Господь – Пастырь мой; Я ни в чем не буду нуждаться:
Он покоит меня на злачных пажитях,
Он водит меня к водам тихим,
Он подкрепляет душу.

Слушая, какие опустошения творит зло в Салеме, я переживала за Джона Индейца.