Я рассмеялся, малютка евнух пытался учить меня этикету. Однако благосклонно кивнул.
- Валяй.
- Так чтобы вы хотели знать?
- Его тайные пристрастия, привычки, как бы не был велик правитель - он человек и у него есть некие особенности, раз уж я здесь, то не плохо бы знать правила, по которым живут персидские владыки.
Багой молчал, теряясь в догадках о смысле моих слов, краснел, и сжимал губы.
- Господин изволит шутить?
- Нет, я серьёзен. Ты был близок ему, так? Вы спали вместе? Он входил к тебе?
- Но, зачем вам это? Кроме того, нужные сведения можно почерпнуть из записей распорядился гарема.
- Ты прав, я недавно просмотрел их, и нашёл много интересного. Имея неисчислимое количество наложниц и законную жену, красотой затмевающей небо, Дарий…
- Великий царь, Дарий! Пожалуйста!
- Извини, он самый, проводил с тобой столь многочисленные ночи, что у меня сложилось впечатление о любовной связи между вами. Или, я ошибаюсь?
- Вы проницательны, господин, и от вас ничего не скроешь, да, я люблю великого царя всей душой и сердцем.
- Любишь? А, он? Он испытывает к тебе ответное чувство, впрочем, молчи, я знаю, правду.
Волоокие глаза, влажные как у дикой газели сверкнули непрошенными слезами, ресницы задрожали, когда Багой услышал из чужеземных уст подтверждение своей любви к царю. Разволновался.
- Вы знаете, но, откуда?
- Я недавно встречался с Дарием… о прости, с великим царём Дарием, и он сам сказал мне о тебе.
Не в силах усидеть, Багой вскочил и быстро заходил по комнате сжимая тонкие пальцы в кулачки.
- О, если бы я мог быть рядом с любимым! Если бы мог закрыть его своей грудью от вражеских стрел! Успокоить, в часы отчаянья! О, тогда бы я умер счастливый, отдав последний вдох тому, кто владеет моей жизнью. Господин! Умоляю, скажите, как он выглядел: он был измождён, болен? Может грусть поселилась в его очах? Его наряд не был небрежен, а его руки все так же прекрасны? Дыхание, сладко как цветущий в ночи жасмин?
- Эй-эй остановись, Багой, я ничего такого не заметил, и выглядел он неплохо.
- Хвала Мардуку и богу Энлилю! Господин, принёс бедному узнику благую весть и влил в его жилы радость! О благодарю, благодарю тебя!
Багой сделал попытку снова упасть мне в ноги, я не дал, вовремя подхватив его почти невесомое тельце за талию, и удивился, насколько евнух был приятен на ощупь. В отличии от собратьев, от Багоя не пахло мочой, разве что, цветочной эссенцией, да и кожа его оказалась мягка на ощупь. Указав ему место у своих ног, я устало опустился на единственный стул, устроив руки на подлокотниках, задумчиво оперся щекой о кулак. И такая напала на меня блажь, которой я после и сам удивлялся, с чего бы разоткровенничался как последний глупец.
- Значит, любовь даёт тебе силы жить? Зачем же ты, дурень, в петлю полез?
- Я боялся бесчестия, не хотел чтобы тело которое ласкал великий царь, стало предметом наслаждения грязных македонцев.
- Давай-ка полегче на поворотах, я между прочим именно македонец.
- Вы другой, господин. Вы добрый и вы тоже страдаете, в душе.
- С чего ты взял?
- У вас глаза красивые, но, затаённые, словно в них скрывается грусть, которую вы никому не откроете, и она вам мучает.
- Ты прав, никому ещё не удавалось постичь моих мыслей. Очевидно, я ошибался на твой счёт.
- Вы любите, и с вашей любовью что-то происходит, это вас страшит?
- Человек которого я люблю, сильно изменился, не знаю смогу ли сохранить чувство к нему – новому? Приму ли?
- Примите, если ваши слова искренни, как и ваша любовь, вы пройдёте сквозь пламя страдания и оно не опалит вас.
Багой немного успокоил меня, желая его отблагодарить, я протянул правую руку, чтобы погладить малыша по голове, он же, неверно истолковав мой жест, отшатнулся, вскочил и невольно задел раненое плечо.
- Чтоб тебя подняло и вывернуло!
Боль, пронзила до пяток, скорчившись в стуле, я глухо застонал, хватаясь за больное место.
- Проклятые лекари. Никто, толком ничего не может! Только деньги гребут! Где Филипп, почему он с Александром?! Почему я обречён гнить здесь заживо?!
Напуганный моими криками Багой, преодолев стыдливость, приблизился.
- Позвольте мне, господин, посмотреть, не скажу, что я искусный лекарь, но кое-что понимаю в ранах.
Нежно расстегнул тяжёлые золотые застёжки, опытной рукой помогая спустить халат с перебинтованного плеча, обнажая бинты пропитанные гноем.
- У вас задета кость, господин. Она не даёт срастаться мышцам, погодите намного, и все заживёт. Умоляю, не шевелите рукой, вот повесьте её на платок.
Быстренько соорудив мне нечто на вроде перевязи, Багой с величайшим бережением устроил больную конечность, и мне враз полегчало.
- А ты знаешь толк в уходе, собирайся!
Мои решения всегда отличались стремительностью, столь удивляющей многих, и столь ценимых тобою.
- Ты будешь прислуживать в спальне. Не отказывайся, я единственный, кто не будет к тебе приставать по ночам, ты нужен мне как как человек понимающий толк в отдыхе. Разговор перед сном, развлечение одиноких вечеров, ну может пара бокалов вина, большего я от тебя не потребую.
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги