Я - твое поражение (СИ)

Фиванцы просили помощи, впервые я видел, чтобы могущественные соседи так унижались, предлагая твоему отцу стать, по меньшей мере, спасителем Эллады. На лице Филиппа играла обезоруживающая улыбка, он так и лучился доброжелательством, внимательно выслушивал просьбы, кивал в знак согласия. Речь шла о племени фокидянов, якобы захвативших священный Дельфы и оскорбивших храм самого Аполлона. Возмущению гостей не было предела, они обвиняли людей маленького племени в святотатстве. Филипп, казалось, тоже был до крайности возмущён, он даже вскочил с трона, потрясая поднятыми к небу руками, громогласно заявляя, что освободит попранные святыни и сурово накажет врагов. Фиванцы были впечатлены столь скорым решением македонского царя и воздавая хвалу его благочестию, поспешили удалиться. В зале для переговоров мы остались одни: я и царь. Филипп поманил меня пальцем к подножью трона, там схватил за подбородок, приближая лицо к своему. Несколько мгновений мы неподвижно смотрели друг на друга, каждый старался спрятать от оппонента нежелательные мысли. Усмехаясь, царь внимательно изучал мои черты, а затем, толкнув в плечо, расхохотался.

— Ты понял, почему я пригласил именно тебя, минуя Антипатра и остальных моих советников?

Надо было отвечать только правду, ложь бы твой отец распознал сразу, и я решился, не играя как с Олимпиадой, ответил напрямик:

— Вы решили показать мне как работает политик.

— Хороший политик, Гефестион, очень хороший, смею тебя заверить! Все отлично знают, что на Дельфы никто не нападал, а имела место небольшая стычка между пастухами, знают, но…

— Но Македонии нужна причина для вторжения!

Филипп быстро зажал мне рот. Его ладонь сухая, мозолистая от копья, пропахшая дымом, несмотря на благовонные масла, в полых браслетах.

— Тише, щенок! За такие речи я могу лишить тебя жизни!

— Не лишите, раз вы решили преподать мне урок, значит, вы желаете от меня правильных выводов. И я их сделал! Клянусь Асклепием!

Немного расслабившись, царь откинулся на спинку трона и уже несколько иначе посмотрел на меня.

— Дерзок! Спорит с царем и не смущается. Признаю, я ошибся на твой счёт, думал, ты обычная шлюха, ну может в меру честолюбивая, а ты не такой! Вкус власти манит тебя, я осведомлён о твоих неуставных трудах в библиотеке, о лекциях, о тайных отношениях с Аристотелем и Калисфеном. Ты учишься интриговать, Гефестион, за спиной моего сына! Простит ли Александр тебе неблаговидные поступки? Даже если они будут направлены на его благо?

Мои мысли смешались, теперь не оставалось сомнений: Филипп знал о моей встрече с Павсанием и, возможно, именно этот старый лис направил телохранителя ко мне! Я попался! Нет, надо продолжать игру!

— Страсть Александра — единственная гарантия мой жизни и положения, неудивительно, что я готов сражаться за неё всеми доступными средствами.

— Это так, — удовлетворённо крякнул Филипп, — вот только ты снова врешь, хотя и делаешь это, признаю, отлично, здесь я вижу себе достойного соперника!

Надо было возмутиться или стушеваться, мой инстинкт подсказывал различные выражения лица и телодвижения, но я отверг их и смело посмотрел на Филиппа.

— Если меня подозревают, я готов подвергнуться пытке!

— И испортить такую красоту, будто бы сам Фидий высек из мрамора эти прекрасные члены, кроме того, Александр будет недоволен, — резко сменив тон с угрожающего на насмешливый и даже немного добродушный. — Иди к нему, он небось ищет своего филэ по всем дворцовым переходам и это… сообщи: завтра на рассвете мы выступаем в поход, ты идёшь в составе личной гвардии моего сына.

Вечером я узнал от Феликса, а он — от своих осведомителей, на которых я выдавал другу кругленькие суммы, что Филипп приказал глаз с меня не спускать, всё время держать на виду. Да, царь Филипп был умным человеком и сделал только один промах в жизни: он разглядел мою истинную сущность. Этого я ему не простил и много позже, вопреки всем умозаключением хронографов и историков, ни одна душа не догадается, кто направил кинжал Павсания.

Нежный, тихий и предупредительный Гефестион, пока скрывался в тени.

Я нашёл тебя у водопойных корыт, ты следил, как всадники моют коней. Лоснящиеся спины лошадей играли на солнце мокрыми боками. Обернувшись, ты весело улыбнулся, раскрыв объятья, заключил меня в кольцо рук, при всех целуя в щеку. Помня разговор с Филиппом, я излишне резко бросился к тебе, словно навечно заявляя права, и шепнул на ухо:

— Завтра!

И ты понял, весёлость сменилась серьёзностью, крикнув солдатам, чтобы те заканчивали, быстро пошёл со мной во дворец.