Я - твое поражение (СИ)

Феликс был прав, и всё же меня грызла обида. Как стратег, я оказался бездарен. И в дальнейшем всегда отказывался принимать участие в обсуждении будущих сражений, тебе это даже нравилось — моё молчаливое присутствие на советах.

Мы простояли в Элатии половину лета и всю зиму, время от времени наезжая на соседние области, с целью устрашить подтягивающихся к греческому войску местных добровольцев. Ничего не значившие стычки, проходящие с переменным успехом, утомляли многих, и в войске зрело недовольство слишком мирной политикой Филиппа. Поговаривали, будто бы он стал слишком стар и труслив, а кое-кто уже подбивал клинья к тебе и Карану, как к его основным наследникам. Поток македонцев, набивающихся в друзья, рос с каждым днём, захваченный новыми людьми, их речами и советами, ты медленно отдалялся от меня. Я частенько злился на это, понимая всю несостоятельность подозрений, ревновал бешено, если ты с кем-то задерживался более положенного времени. Пользуясь своим особым статусом царского телохранителя, присутствовал даже на тайных совещаниях, на пару с Павсанием, ставшим к тому времени начальником телохранителей Филиппа, стоял у дверей. Заметив однажды моё напряжение, Павсаний толкнул локтем в бок.

— Похоже, ты зря потратил десять талантов.

— Не твоё дело, — огрызнулся я и сразу же сменил тон на бессильный. — Кто я такой, чтобы идти против воли нашего царя Филиппа.

Глупец победоносно ухмыльнулся.

— Приходи сегодня ко мне, дело есть!

— Я и так погряз в долгах через твои «дела»!

— На этот раз бесплатно! Впрочем, ты можешь и отказаться!

Павсаний, бывший в те годы главным телохранителем Филиппа, но при этом утративший права на постель царя, казалось, совсем не расстраивался. У него не было друзей. Многих отпугивала непомерная гордыня и острый язычок. Другие считали его лживым ублюдком и довольно опасным врагом, потому держались на расстоянии. Не замечать Павсания стало негласным правилом для очень многих царедворцев, и потому наш неожиданно вспыхнувший интерес друг к другу многие восприняли как игру двух лис, таивших истинные мотивы и выпячивавших лживые чувства. Снявшись с караула, Павсаний частенько заходил ко мне в палатку, принося мясо и вино со стола Филиппа. Я, в свою очередь, добывал фрукты бывшие в лагере в большом недоставке и дарил ему благовония. Со стороны мы могли показаться любовной парой. В те времена я ещё не имел привычки пить неразбавленное вино, двух-трех киликов вполне хватало, чтобы слегка опьянеть и начать молоть всякую чепуху. Говорили обо всём, например, о семье: у Павсания были жена и ребёнок, о службе - всё-таки мы выполняли одинаковые обязанности, о любви. И вот здесь наши мнения расходились. Павсаний называл меня идеалистом.

— Как ты не поймешь! — вещал заплетающимся языком. — Чувства — ненадёжная вещь. Сегодня ты любимчик, а завтра про тебя забывают! Только положение при дворе и деньги помогают не потонуть в дерьме отчаянья. Ты же поступаешь неразумно! Не только не тянешь с Александра богатства, напротив, расточаешь свои ради него. Думаешь, он это оценит и отблагодарит?! Да как бы не так! Он слишком похож на отца и не может любить одного человека! Однажды даст тебе под зад коленом и вылетишь ты! Без обола за поясом или со средствами, вполне приличными, зависит от сегодняшних действий.

Холодея от слов Павсания, я отвечал излишне запальчиво, порываясь с ним спорить:

— Не сравнивай меня с собой! Мы с детства вместе и Александр желает только моих объятий! Никто не в силах разрушить наши узы!

— Так уж и никто! — парировал захмелевший гость. — А я вот слышал, что в последнем набеге наш наследник был необычайно добр к одной из симпатичных пленниц.

— Ложь! Клевета моих врагов! Он не может… — и я закрыл себе рот обеими руками. О Асклепий, чуть не проговорился, но Павсаний понял и, хлопнув меня по спине, расхохотался.

— Они все так говорят, а потом трахаются направо и налево. Не удивляйся, если очень скоро ты обнаружишь, что ложе обожаемого Александра не пустует!

— Дрянная скотина ты, Павсаний, и почему я принимаю тебя?! — пьяно буркнул, чувствуя невозможность спорить, растягиваясь на полу и подкладывая под голову жёсткую подушку.

Немного подумав, Павсаний возлёг рядом, серьёзно посмотрел на меня.

— Я единственный, кто сказал тебе правду. Знаешь, почему? Потому что я был таким же как ты, а чем стал? Точнее, кем? Человеком, которого презирают даже подчинённые, имя которого вспоминают, если говорят о предательстве и подлости. Гефестион, даже ты ненавидишь меня, тебе нужны самые свежие сведения о Филиппе, я не глуп и понимаю, почему ты согласился заделаться мне другом. Лицемерным, лживым, хитрым «другом».

Горло перехватило, я уже хотел гневно отрицать утверждения Павсаний, но, увидев его серьёзные глаза с затаённой в глубине болью, остановил поток ненужных слов и только глубоко вздохнул.