Я - твое поражение (СИ)

Все как один славили Диониса, бросали в меня цветы и протягивали руки за ответным подношением, я тоже щедро разбрасывал смеющимся поселянам крупные гроздья винограда, так хорошо удавшегося в этом году. И в этот момент, я был не средненький школяр из провинции, не внук аристократа, высланного из Греции. Я был бог! Будучи в центре всеобщего восхищения, искал в толпе твои глаза, Александр, хотел увидеть в них отражение собственного величия. По наивности характера, вдохновлённый словами, сказанными всего час назад, я рассчитывал на почести мне не полагающиеся. Простые люди меня обожали, каждый, поймав вожделенную гроздь, кланялся мне и стремился прикоснуться к милостивому Дионису. Десятки рук ласкали мои обнажённые бедра. Я, по глупости, совершенно этому не препятствовал, я даже смеялся, словно объятый хмельным безумием пританцовывал, раздавая улыбки всем желавшим внимания божества. Подскочивший возбужденный Неарх перехватил мою руку и прижался к ней горячими губами, слизнул сладкую грязь и с торжествующим рёвом скрылся в толпе. Флейты и свирели, грохот барабанов, крики людей, нестройное пение одновременно нескольких хоров — всё это могло свести с ума кого угодно. Напряжение празднества, по мере продвижения к роще, возрастало, несчастные леопарды изнывали от тяжести повозки, злобно огрызались на дрессировщиков. И тут я почувствовал как мои пальцы, потянувшись за очередной гроздью, наткнулись на сухое, прохладное тело змеи. Немалых размеров аспид лежал на дне одной из корзин. До времени сокрытый виноградом, он ждал освобождения из вынужденного заточения, и когда я, сняв последний, закрывающий его покров, змей со свистящим шелестом стал медленно покидать плетёную тюрьму. Я плохо разбирался в змеях и потому, застыв от ужаса, боялся шелохнуться, забыв обязанности божества, только и делал, что, опустив глаза, следил за изгибами пёстрого тела. Шурша чешуйками, аспид спустился из узкого горлышка и, словно понимая мой страх, обвился вокруг ноги. Люди кричали и требовали божественных даров, а я только и мог, что, схватившись руками за колесницу, смотреть на извивающегося гада. Внизу. Моё замешательство не осталось незамеченным. Бегущий невдалеке Филота выкрикнул нечто: «Эй ты, заснул, что ли?!» В толпе стали раздаваться недовольные возгласы, а я всё никак не мог совладать со своим страхом.

Что ты хочешь, Александр, мне было пятнадцать.

Ты вскочил сзади меня на колесницу, в золотом венке и алой тунике. Ты обнял меня одной рукой за талию, а другой, не колеблясь, перехватил голову аспида. Сжал её в кольце натренированных пальцев, сдавил. Змея в бессилии открыла рот и с загнутых верхних зубов скатилось несколько капель мутного яда. Продолжая поддерживать меня, едва державшегося на подгибающихся от страха коленях, подобно Алкиду, задушил змея, бросив его мёртвое тело на дно колесницы. Вряд ли кто-то понял смысл происходящего, все видели только царевича, взлетевшего на колесницу Диониса, тем самым нанёсшего ему оскорбление. Взревев, хмельные менады бросились на тебя, норовя стащить с пьедестала , разорвать в клочья нарушителя ритуала. Наши бросились тебе на помощь. Завязалась нешуточная драка. Придя в бешенство, десятки глоток кричали одновременно, рвали одежды, раздавали тумаки и царапались. Забыв о своей роли, я соскочил с колесницы и уже хотел броситься в самую гущу свалки, как вдруг ты, упав передо мной на колени, стал громко просить прощения за нанесённое оскорбление. Тогда я растерялся ещё более: сам царевич унижался передо мною! Завтра царь Филипп распнёт меня на первом попавшемся дереве, моя семья будет вынуждена бежать в Персию, отец умрёт от бесчестья, а мать — от горя, мои сёстры станут лёгкой добычей развратных дикарей, а братья… Вся жизнь, судьба каждого члена семьи, словно пронеслась перед мысленным взором, и я готов был зарыдать от бессилия, когда услышал твой голос. Совсем иной, нежели, тот, которым ты театрально просил прощения.

— Лезь в повозку. — Сквозь зубы процедил ты.