Я - твое поражение (СИ)

Костер догорел, и потух. Первые снежинки- предвестники бури, упали на горячие угли, когда вдали раздался стук копыт и всадник на усталой лошади остановился рядом. В руке ты держал круглый предмет, завёрнутый в полу одеяния.

Как прощальный дар, бросил в прогоревшее жерло костра отрубленную голову иллирийца.

- Дакар? Почему он?

- А то не понимаешь?!

Не желая объяснять, ты отвёл Буцефала в конюшню, выстроенную неподалёку, и начал растирать коня, удаляя грязь и пот со шкуры. Молча засыпал ячменя в ясли. Я терялся в догадках. Не в силах выносить твоего отчуждения, зашёл следом и как только ты повернулся, чтобы принести воды, то наткнулся на меня. Опустив голову, я взглянул исподлобья и спросил:

- В чем дело, Александр?

- Уйди Гефестион. Не искушай судьбу. Как бы не звякнули ножницы мойр и для тебя.

- Винишь меня в смерти Протея?

- Не тебя, себя. Потому что ты ещё дышишь и твоё лживое сердце ещё бьётся! Я напал на передовой отряд иллирийцев и перерезал их всех, не стал щадить даже нашего гостиприимца Дакара. А теперь отвечай мне, Гефестион! Как можно столь сильно ненавидеть моего брата и не доверять мне, чтобы решиться на такое?

Запираться не было смысла, как и оправдываться. Опустившись на колени, я обнял твои ноги и прижался к ним лицом.

- Ты разрушил нашу любовь, Гефестион! Отныне, глядя на тебя, я буду вспоминать о бесславной смерти брата. Уходи, пока есть возможность, я и так с трудом сдерживаю себя. Бери Рыжего и возвращайся в Эпир или Македонию - куда угодно, прошу лишь об одном: постарайся, чтобы отныне наши пути никогда более не пересеклись, ибо в тот миг, когда я снова увижу тебя, убью.

Разомкнув мои объятия, ты прошёл мимо, крикнув греку чтобы принёс вина и хлеба. Как во сне, я, распутав удила и набросив на спину Рыжего вытертую волчью шкуру. Запрыгнул, держась за гриву и шагом двинулся прочь. Отдав повод, медленно поехал со двора. Мимо нищих хижин, мимо чёрного остова погребального костра, в какое-то мгновение мне захотелось чтобы Протей воскрес, и напротив меня положили с закрытым лицом и парой оболов на глазах в печальные носилки.

Может, тогда бы ты был бы менее несчастлив. Глупо.

Как я провёл зиму? Зачем тебе знать? Скажу только, что Рыжий охромел окончательно. Истощённый, он уже не мог нести всадника, потому пешком мы таскались от одного селения до другого. За тёплый ночлег и немного ячменя на двоих я выполнял множество разных поручений: колол дрова, носил воду, крыл крыши колючим тростником, чистил коровьи и овечьи стоила, случалось, спал в конюшне, в ногах погрустневшего Рыжего. Первые дни выдались особенно тяжёлыми. Разлука с тобой, как непоправимая беда терзала сердце и несколько раз я ловил себя на мысли, что не проще ли захлестнуть повод коня на поперечную балку и получить забвение в ремённой петле. В одной из деревень я услышал о посольстве из столицы. Пришёл, представился и попросит взять с собой в Пеллу. Мой вид, а особенно запах, исходящий от грязной одежды, и спутанные волосы вызвали неподдельный интерес у соотечественников. Расспросив о причине моего появления в маленьком селении, но без подробностей, их предводитель согласился помочь.

Так я и оказался в их обществе. Заметив хромоту коня, македонцы выделили мне спокойную вороную кобылу, разрешив привязать удила Рыжего к её хвосту. Оглядываясь, я подолгу смотрел, как тот, припадая на правую ногу, трусил в конце каравана, не желая отставать.

Я не любил животных, вообще никого из них. Подо мной убили с десяток лошадей. Трёх верблюдов я загнал насмерть под палочными ударами. Даже гордость хилиарха и объект злобной зависти всей империи - мой белый индийский слон, не вызывал в душе ничего, кроме досады. И только Рыжий - конь, на котором никто уже не мог ездить, сопровождал меня во всех походах. Он не покрыл себя славой Буцефала, и не обладал грацией ахалтекинских золотых жеребцов; но, ковылявший в обозе неизменно выслушивал все мои жалобы, подолгу стоял, устроив голову на плече и понимающе дышал в ухо.

Однажды, в день, когда мы стояли на берегу Граника, разгорячённый битвой Буцефал налетел на него, зубами вцепившись в холку, желая немного сбросить напряжение. Мой же конь взвизгнул и сильно ударил его передними копытами в грудь. У вороного там навсегда остались отметины - два кривых шрама. С тех пор Буцефал обходил стороной внешне тихого хромца, как называли между собой Рыжего. И все же на торжественный въезд в Вавилон я взял именно его и гордо сидел на спине хромого друга. На меня показывали пальцами, смеялись, думали задеть насмешками. Дураки! Всё, чем я владел, в тот момент хотел делить только с одним четвероногим другом и когда он пал, моё сердце окончательно ожесточилось.

Итак, Рыжий неверной рысью едва поспевал за размашистыми движениями сытой кобылы, я же, размышлял о способах тайно сообщить о себе Феликсу, рассеяно оглядывал местность.